Тебе-то что? — хмыкнул Стас и, порывшись в сумке, достал бутылку с мутной жидкостью. — На вот, возьми. Презент тебе приволок.
— Опа-на... — растопырил зенки механик. — К Поварихе заезжал?
— Заехал. По пути было. Думаю, возьму пузырь бормотухи для братана... Я знаю, ты ее любишь. Всяко лучше, чем самодел Деда, — Слон схватил Серегу за загривок и слегка потрепал, как нашкодившего щенка, тяжело глядя в глаза. — Мы ведь братья с тобой?
Фраза прозвучала больше как утверждение или даже угроза, нежели вопрос, и бородатый подумал: «На хер бы мне такие братаны...» Но вступать в спор не стал, а только слабо кивнул. Слоняра всегда был мутным, но дело свое знал хорошо, поэтому и ценился Егорычем. А иногда Сереге казалось, что Толстый его даже побаивается.
Слон заглянул в подсобку рядом с главным входом в терем Толстого. Дед спал жопой кверху на старом матрасе в углу и пускал во сне слюнявые пузыри. «От этого проблем не будет. Да и старый он, как говно мамонта, — быстро соображал про себя Стас. — Борода сейчас нажрется и тоже перестанет представлять опасность. Уже, наверное, лизанул, он любитель выпить. Трое у костра... Эти так и будут сидеть лясы точить. Ладно, нейтрализуем как-нибудь. Теперь главное, чтобы Чича не подвела. Ебаный цирк уродов... Жалко только Светку. Мразь и блядина, конечно, но душевная.»
Слон потянул на себя ручку двери, ведущей в предбанник отстроенного Егорычем несколько лет назад теремка, и перешагнул порог.
***
Шла вторая половина XXI века, но толстяк мнил себя барином из середины XIX столетия: он сидел, развалившись в кожаном кресле, которых ныне уже не производят, потому что толковых производств давно нет, и держал в руке стакан, наполненный самогоном, перегонкой коего из браги, настоянной на ягодах из местных лесов, занимается на досуге Дед. Позади него сидела на стульчике Оксана — женщина, которую Егорыч называет своей женой и имеет над ней безраздельную власть. Она скромно кинула быстрый взгляд на Стаса, но тут же уставилась в пол. Волосы Оксаны — черные, как смоль, карие глаза наполнены смирением, а щеки заливает румянец, еле проступающий сквозь довольно смуглую кожу, редкую для восточносибирских палестин. Увидев ее, на душе у Слона потеплело, но теплота прошла, как только он услышал голос Васьки-Шнурка, стоящего в углу:
— Здорово, Стас!
Слон, не обращая внимания на Шнурка, подвинул деревянный табурет к столу и сел на него. Сумку, привезенную с собой, он бросил под ноги.
— Ну? — взгляд Толстого уже был мутным, но он еще находился в кондиции.
— Не нукай, — спокойно ответил Стас. — Дай лучше закурить.
— Угощайся, — повел Егорыч рукой, показывая на стол. На нем стояла разномастная жратва, несколько бутылок самогона, лежали две пачки сигарет. — Ты, я смотрю, не торопился... По двору шаришься полчаса, когда я тут тебя ждать вынужден... Ты не забываешься, Слоняра?
— Нет, — усмехнулся Стас, выпустив сигаретный дым в сторону. — Это только Шнуреныш к тебе на всех четырех лапах поспешает, едва свистнешь. Да Дедок еще, жополиз старый... А я — человек свободный.
— Ну-ну, — крякнул Толстый. — Принес то, о чем говорили?
— Принес.
— Давай!
Слон поднял застегнутую на замок сумку и бросил ее на стол перед толстяком. Что-то внутри нее медленно и плавно зашевелилось, будто ворочалась змея. Оксана чуть отшатнулась, а Васька глядел во все глаза на то, как двигалась черная ткань.
Записки невесты программиста1 
webmaster@3iks.ru