Матрена Егоровна куда-то ушла и вернулась с парой кожаных на меху тапочек.
— Чирики надевайте. Не лето.
Он надел, и ногам сразу стало теплее.
— Теперь вечерять, и спать. Я Вам в горенке постелю, как Димке. Он у нас квартирует, когда в клубе лекции читает.
Она говорила, словно приказывала, а потом повела вечерять.
На кухне возле жарко натопленной печки на столе, покрытом клеенкой, его ожидала большая миска молока с деревянной ложкой и толстый кусок ржаного хлеба. Но агроном сначала густо намылил руки и ополоснул под умывальником.
— Димка у нас тоже все руки моет. Чистота, говорит, залог здоровья.
Он сел и накрошил в молоко хлеб большими кусками. Агроном ел, а Матрена Егоровна смотрела, как он ест.
В кухню просунулась еще одна голова, намного моложе, чем у хозяйки, и спросила, зевая:
— Маманя, Димка опять?
— Не Димка, а Михаил Сергеевич, агроном, – представился гость. – Насчет кукурузы.
— Ты иди, Натаха, спи, – сказала Матрена Егоровна. – Или тоже молочка налить?
— Не, мамань, спать пойду. На дойку скоро.
Она опять зевнула, прикрывая рот ладошкой, и ушла.
— Вот работа! – недовольно сказала Матрена. – Хошь, как хошь, а доить надо. Ни свет, ни заря, а иди, хотя, с другой стороны, молока хоть залейся!
Агроном доел тюру, положил ложку в глиняную миску.
— Может, еще? – с надеждой спросила Матрена Егоровна.
— Спасибо, хватит. Ведите спать, хозяюшка.
На лавке в горнице, где постелила ему хозяйка, было жестко, один старый тюфячок да вытертый тулуп, от окна дуло, и Михаил Сергеевич, поворочавшись, все-таки уснул, но вскоре проснулся. И было отчего! Кто-то настойчиво толкал его в бок, а потом что-то большое и теплое мягко ударило его по лицу.
Рядом стояла хозяйка, заправлявшая за широкий вырез рубахи вывалившиеся груди, когда она подтыкала одеяльце под бока гостю. Светила луна, и Михаил Сергеевич успел рассмотреть белое тело, яркие кружки и задорно торчащие соски.
— Я говорю, не холодно Вам тута? – сказала Матрена.
— Да прохладно немного.
— Тогда пошли в спаленку, – заботливо заворковала хозяйка. – Там тепло, даже жарко. Натаха потеснится, а то и вовсе перейдет ко мне на двуспальную.
Михаил Сергеевич, наверное, все-таки угрелся и доспал на лавке, но когда теплая большая женщина берет за руку и тянет за собой, сон отлетает в несколько секунд. Он схватил одеяльце, кое-как завесил исподнее и послушно, как телок на веревочке, поплелся за Матреной, позабыв про теплые чирики.
В спальне и, правда, было теплее, чем в горнице. Натаха спала, разметавшись, одеяло сползло вбок, и агронома резанули по глазам полные белые бедра, бесстыдно раскинутые в стороны.
— Спит, – безнадежно сказала хозяйка, прикрывая Натаху одеялом. – Как разоспится, пушкой не разбудишь. Придется Вам, как в книжках, «разделить со мной ложе». Если не погнушаетесь старухой.
— Не погнушаюсь, – спокойно сказал Михаил Сергеевич. – Я у стенки лягу. Не на полу же, в самом деле. Не лето.
Он откинул одеяло, лег у стенки, Матрена Егоровна – рядом. Они лежали рядом, укрытые общим широким одеялом, смотрели в потолок, а бедро хозяйки обжигало ногу агронома сквозь ее рубаху и его кальсоны. Какой уж тут сон! Михаил Сергеевич положил руку на бедро Матрены Егоровны, а она сжала сильной крестьянской рукой его гульфик на кальсонах. Он передвинул руку по бедру, а она расстегнула единственную пуговку на гульфике. Агроном и сам не понял, как он оказался на Матрене Егоровне. Он смял ладонями ее пышные груди и раздвинул коленями сжатые бедра...
Натаха, похоже, так и не проснулась, даже тогда, когда Матрена и Михаил согласно застонали на вершине наслаждения. Она
Вера 
webmaster@3iks.ru