и тапочках с помпонами, розовая и слегка растерянная. «Я сейчас чайник поставлю!», – пообещала она и проследовала на кухню, шаркая шлепанцами, а Вовка последовал за ней.
Кухня – такое место, где иногда сами собой расстегиваются и отрываются пуговицы, задираются подолы и спадают с плеч бретели. Лидия Сергеевна присела перед открытым холодильником «Юрюзань», чуть развела полные бедра и две нижних пуговицы расстегнулись, показав краешек кружевной комбинации. Длинная, ничуть не огорчившись, подумал Макаров. «Только сыр российский и масло», – виновато сказала учительница. – «Зато чай будет китайский, красный. Достала по случаю».
Чашки у нее были маленькие, и Вовка выпил целых три. Они весело болтали сначала о пустяках, но затем математичка принялась рассказывать о Норберте Винере, создателе первой вычислительной машины на лампах размером с двухэтажный дом. Потом она повела Макарова в спальню и положила перед ним толстую книгу, учебник для поступающих в вузы под редакцией Сканави. И Вовке сразу стало скучно.
— Вот, – сказала Лидия Сергеевна, – Это лучшее пособие для абитуриентов.
Макарову совершенно не хотелось листать учебник, он вяло прочитал вводную часть и тоскливо посмотрел на учительницу, терзавшую верхнюю пуговицу на сарафане. Она выглядела задумчивой и то краснела, то бледнела, словно решаясь прыгнуть в ледяную прорубь.
— Можно я книжку домой возьму? – спросил Вовка, вставая с кровати.
— Можно, – глухим голосом ответила математичка. – Только я тебя для другого позвала.
— Замок починить?
— Нет. Ты сделаешь мне ребенка. Ты это уже можешь?
Она снова усадила его на кровать, сама села рядом и обняла Вовку за плечи. А она заговорила, торопясь и сбиваясь.
— Я давно искала повод. Все-таки сорок лет, почти старуха, а раньше все как-то некогда, да и характер у меня дрянь, склочиый и упрямый. Мне тоже говорили, что я неспособна к точным наукам, так я назло всем поступила в Пед, училась, скрипя зубами. Какие там вечеринки, перед экзаменами тряслась, как осиновый лист, зубрила на память. Подружки говорили, что я задницей учусь, а я всем что-то хотела доказать, кое-как сдавала, распределилась сначала в старую деревянную, а потом в нашу школу. Как-то села, задумалась, а жизнь прошла почти...
Она сняла очки, закрыла круглое лицо руками и замолчала.
— Вы только не плачьте, – сказал Макаров. – Хотите, я Вам стишок прочту?
Мчатся годы – все мимо, все мимо,
Что больней оказалось всего –
Вспоминаю последнюю зиму
И не помнится мне ничего.
И любовь обошла стороною,
И удача мелькнула – прощай!
Нет, не жалуюсь я и не ною,
Просто к слову пришлось, невзначай.
И весна промелькнет – не заметишь,
Словно птица махнула крылом,
И промчится короткое лето,
День за днем, день за днем, день за днем...
Яркой вспышкой безумного ритма
Осень жизни пройдет стороной.
Мчатся годы, все мимо, все мимо...
...Жизнь моя, побеседуй со мной.
Не спеши, отдохни хоть немного,
Торопливость свою не кляня,
Не суди обо мне слишком строго,
Ведь последняя ты у меня...
Учительница отняла ладони от лица. В ее глазах стояли слезы.
— Это кто написал? Асадов? Багрицкий? Смеляков?
— Я...
Она даже привстала.
— Ты?
— Мама как-то загрустила, вот так же рядом села, стала жаловаться на жизнь, ну, а я вечером сел, и почти сразу написал...
— Ты не ходи в технический, – серьезно сказала Лидия Сергеевна, надевая очки. – Тебе надо в литературный. Там ты будешь на своем месте...
Она подошла к окну, снова застыв темным силуэтом на фоне ярко-зеленой листвы. Вовка подошел сзади. Он вспомнил, что если женщина смотрит в окно, то она готова. Он чуть нагнулся и подул учительнице в розовое ушко. Она вздрогнула.
— Вы не передумали?
— Насчет ребенка? Нет, только как-то странно. Учитель и ученик...
После декрета 