нутро своей Кузьминичны до отказа, и прилег рядом с размякшей от такого поворота женой. А пока силы восстанавливались, решил Плохов поделиться с ней задуманным.
— Решил я, Веруня, использовать весь наш актерский персонал, задействовать козу Марту и свинку Пеппу.
Аж замерла Вера Строгова, когда про Марту услышала, и многое ей открылось.
— Так вот почему ты так охотно доить ее ходишь?
— Да, хожу. – рассмеялся Егорыч. - Я еще Пеппе помои ношу, и курям корм, так выходит, я и курям в жопу спускал? Кур только ем, а вот про козу нашу скажу одно: она хороша!
Сказал и пошел в кладовую за камерой. А когда вернулся, Кузьминична еще лежала на топчане, добрая и ласковая. С нее он и решил начать.
— Слышь, старая, ноги раздвинь пошире и пошебурши там, а другой рукой сиськи поглаживай, словно ты мужичка поджидаешь, а я тебе разные вопросы задавать буду.
— Ты же сказал, что у нас кино немое будет.
— Это технический звук, я его потру, титры сделаю, потом гармонь вставлю, балалайку, а ты за кадром споешь. Ну, начинай!
Вера Кузьминична приняла оговоренную позу и запустила руку между тонких, по сравнению с круглым брюхом ног. Егорыч сделал «наезд» на ее руку, теребившую клиторок, а потом перевел камеру на груди и лицо.
— Говори, я жду тебя, милый, что же ты не идешь. А сама тяни за соски, чтобы сиськи вставали. Ну же! Так, хорошо!
— А теперь что? – вроде бы равнодушно спросила Вера, а сама раскраснелась, как пионерка у гинеколога.
— Теперь сиськи брось, а пизду обеими руками растяни, чтобы все детали видно было, а сама шевелись, горячись, как молодая кобылка! Развернись на камеру, и глаза, глаза закати! Вот так, отлично!
— А скажите, товарищ Горячева, что Вы делаете, когда под рукой молодого любовника нет? Пользуетесь каким-либо инструментом?
— Какой инструмент, что ты! Была я как-то в райцентре, зашла в секс-шоп, а там цены, мать честная, полпенсии за елдовину резиновую отдать надо! Я уж выберу морковку подлинней да потолще, надену пр... пр... гандон, и дрочусь всю ночь, а потом морковку эту изотру да с песочком съем! Вот такое извращение получается!
— А как у Вас с темпераментом, Вера Кузьминична?
— Нормально! Дай мне мужичка справного, так он от меня на карачках уползет!
— И последний вопрос. Кто, если не секрет, Ваш любовник?
— Любовник-то? Да муж мой Иван Егорович Плохов. Уж так он меня томит, так ласкает, ах, ах, маменьки, кончаю, кончаю! О-о-о-о!
Заметалась Вера по топчану, намочила лоскутное одеяло и замерла.
— Снято! – провозгласил Егорыч, поставил камеру на стол и бросился на супругу, как Чапаев с шашкой на танки...
После обеда Плохов привел в избу козу Марту
— Давай подойник, старая, заодно и отснимем, и молочка попьем!
— Ты ее, правда, ебать собираешься, или пошутил?
— Какие уж, Верочка, тут шутки. Мы еще и полкассеты не записали. Мы ее к перевернутой лавке привяжем, чтобы по избе не бегала, я ее ебать буду, а ты – доить. Только поснимай одежонку-то! Уж очень привлекательная ты у меня! Вон какие сисяндры отрастила!
Не хотела коза Марта ни козла, ни тем более Ивана Егоровича. Поэтому повесила она комолую голову, будучи привязанной к перевернутой лавке и замерла, нервно помахивая хвостиком. Обнаженная Вера Кузьминична принесла подойник, помассировала ей вымя, выдавила из длинных бархатистых сосков первые струйки молока. А Плохов сзади пристраивается, тычется в козью петлю, а камера исправно снимает пенсионерские потуги. Наконец задвинул до упора Иван Егорович Марте, а она:
Последняя пачка 
webmaster@3iks.ru