и далее все три часа пребывания певца в поезде оттуда слышался чарующий женский смех, а из приоткрытой двери струились клубы горького сигаретного дыма. Словом, даже попросить несчастный автограф девушке не представилось возможности!
И вот теперь — этот улыбчивый худенький солдатик с орденом на парадке, не иначе —«афганец»! На перроне его провожали чуть ли не целой делегацией: двое старших офицеров с шевронами военно-медицинской службы и человек десять солдатиков, один из которых был даже на костылях. Без сомнений, мальчик-орденоносец выезжал после госпиталя, где лечил боевые раны.
— Берегите его, красавица, — тихо попросил Анжелу седой, как лунь, подполковник лет сорока, — можно сказать, с того света парень вернулся.
Он хотел вроде бы ещё что-то добавить, но, как это бывает свойственно рассудительным и суровым людям, передумал, неопределённо махнул рукой и отошёл от прелестницы-проводницы.
Когда Анжела принесла солдату чай и присела напротив, ласково улыбаясь, они оба, познакомившись, ощутили явление великого чуда: вот вроде бы грохочет по рельсам скорый поезд, наполненный путешествующим народом, и в то же время они словно оказались одни во всём мире! Девушка ещё на перроне заметила, что этот милый парнишка — совсем не гордый, и ещё не целованный всерьёз, а теперь подумала, что быть рядом с ним гораздо приятнее, чем с любыми звёздами советской эстрады.
В такие мгновения выбирают самые важные слова, и Анжела, смущённо опустив длинные ресницы, запинаясь, произнесла:
— Подполковник сказал, что тебя еле вылечили. И я рада, Серёжа, что ты живой…
— Я и мечтать не мог о такой царевне, как ты, — просто ответил он. И хотел уже честно признаться, что является инвалидом, поскольку в груди засел гадкий осколок, поэтому вряд ли представляет собой достойного её ухажёра. Но тут девушка коснулась кошачьими пальчиками его щеки, останавливая любые слова, и задумчиво прошептала:
— Царевны любят настоящих героев. И в сказках, и в жизни…
Их губы соприкоснулись, сперва потихонечку, а потом жадно, в ликовании торжествующей юности. Анжела при всём желании бы не вспомнила, как оказалась рядом с Серёжкой, как раскрыла ему объятия, наслаждаясь и
трепеща от несмелых поглаживаний его ладоней. Если не считать первой, но несостоявшейся любви на втором курсе, со всеми остальными поклонниками у неё никогда не заходило дальше страстных объятий, молодёжью начала восьмидесятых иронически называемых «зажимболом». Но даже эта, тихая и наивная близость в купе с Серёжкой показалась ей слаще и приятнее, чем все ночи с первым и уже почти забытым любовником…
Когда прошла первая телесная сладость (а кавалера она себе выискала, вроде бы, всем подругам на зависть: молодой аспирант, красавец, гитарист…) — оказалось вдруг, что они совершенно чужие люди! Ей хотелось видеть возле себя человека, достойного уважения и внимания, а ему, как оказалось, нужно было всего-навсего покорное домашнее женское существо, и совершенно неважно, с какими там своими пустяковыми женскими чувствами. От этого осознания начала угасать и страсть, становясь почти механической, а его бывшие ёрные постельные прибаутки перестали забавлять, превратясь в жутчайшую пошлость: «Поддай, Анжелка, ты не целка!»
В общем, уже поданное заявление в ЗАГС они аннулировали и расстались хоть и с болью в её душе, но всё-таки без большой горести. И родители Анжелики, кажется, переживали больше её, утратив такого славного перспективного зятя.
Но теперь возникло у неё такое удивительное, небывалое и бесспорное чувство, что всё происходит просто волшебно и сама Судьба предначертала им быть вместе! «Хочу его, и скорее, насколько это возможно. И всю жизнь буду хотеть!» — Отчаянно подумала влюблённая девушка.
Между их прошлым и будущим оставалась теперь лишь одна узловая станция, а затем — почти два часа
Первый раз с семейной парой 