забеременела в течении двух лет такой заливки?! Видимо Господь берёг её для супруга.
И это Он сберёг её от всей массы осколков, рванувшего сзади, снаряда. Около ста грамм железа, до сих пор лежащего в сундуке, в Масловке, вытащили хирурги из её спины и ягодиц.
А супруг появился сразу после того как она очнулась от наркоза. Он, также забинтованный, поглядывал на неё, лежащую на животе, со своей полки госпитального эшелона. Он, стесняясь, шёпотом, говорил санитарочке что ему нужно справить нужду, смотрел на Катю — не видит ли она его срам. А она, не стесняясь, приподнимала тело на руках, оголяла груди, писсала в «утку»...
Их привезли в глубокий тыл. С зимней тишиной, с покоем, часто нарушаемыми криками: «Ура!» «В атаку!» «Мама, помоги!» раненых бойцов страны. Её попутчика положили в угол большой, вмещавшей шесть коек палаты. Палата раненых женщин находилась на другом этаже. Так как ходить Катя могла, то на третий день пошла в разведку. Всего лишь проведать попутчика.
А он угасал. Костный мозг левой ноги не справлялся с восстановлением красных кровяных телец, так как правую ногу ампутировали. Крови его, четвёртой группы, было очень мало. «Игнат, ты не можешь умереть. Тебя ждут дома!», твердила в первый день Катя раненному. «Игнат! Ты видел девичьи груди? Посмотри!», — решила таким образом подстегнуть солдата. Он посмотрел. ТолИка краски наполнила сосуды под кожей лица. Тогда Катя взяла его ладонь, положила на свою грудь. «Мягкая? Тёплая? Не умирай, хорошенький. Завтра снова приду, покажу ещё. Дам потрогать. «.
На следующий день, парень уже встретил с улыбкой, с алостью щёк. Его слабую руку опять положили на перси, опять водили ею по соскам, по низу живота. Катя шептала ему возбуждающие душу слова. О том, что если он будет жить, то она ляжет к нему в постель... Через неделю уже другие раненные просили такую помощь. Если в окопе она не отказывала, то почему здесь должна? Это такие же отцы и братья, как те, которые сейчас ползут в тыл... , а может уже не ползут... Сдерживая слёзы, Катя позволяла раненным любоваться её телом, трогать. А вот дальше...
Она уже дала клятву Игнату. А тот, подстёгнутый гормонами, быстро поправлялся. Вот он уже встаёт в туалет, вот сходил в столовую, поел самостоятельно. Катя всегда рядом, держит его костыль. Подставив плечо, помогает подтереться после дефекации. «Сегодня ночью приду, родимый мой!».
Ночь. Медсестра уснула на посту. Катя прошмыгнула в мужскую палату. Для неё это пройдённый этап, для Игната нет. К чёрту боль в отрезанной чуть выше колена ноге! Он впервые ощущает членом женское влагалище. Мгновенно спускает. Женщине этого мало. Такая вот своеобразная окопная болезнь. Только долгие фрикции могут успокоить организм. Она припадает к пенису и сосёт его. О таком разврате она услышала ещё на фронте, когда солдаты, обсуждая военно-полевых жён командиров, говорили о таком непотребстве.
Да. Чудо случилось. Пенис окреп. Опять традиционное соитие. Наконец то долгожданный оргазм. Так и уснула на узкой кровати солдата.
Её разбудила санитарка, укоризненно покачала головой. «Блядь!» не прозвучало и то хорошо. Мало было в то время женщин, обзывавших другую женщину блядью, потому как мужчин способных наполнить женский организм тестостероном, было в десятки раз меньше нормы. И дурой считалась та женщина, которая не пользовалась случаем пользовать солдата, согреть его... , согреться самой...
Блядью её обозвал новенький раненный, поступивший на место выписавшегося. Его едва не задушили другие, знавшие историю выздоровления Игната. Катю уже выписали, дали справку о демобилизации по ранению. А она ждала полнейшего выздоровления Игната, припадая на правую ногу, приходила в палату, ела
Теща писает на зятя 