на Урал-Камне, в миру Прасковья Григорьевна княгиня Юсупова-Княжево, отваживаясь на вероятное лишение, языка и правой руки, начала писать в пятый год правления государыни российской, бывшей герцогини Курляндской Анны Иоанновны.
По одному листу пергаментному, тайно приносила в келью, данная мне в услужение девочка восьми лет Таисия...».
— Таисия?.. — всполошилась Ульяна. — Ты прочла: «Таисия»? Я не ослышалась.
— «...Девочка лет восьми Таисия», — удивилась восклицанию Евдокия. — Именно так и написано.
— Восьми... Государыня Анна Иоанновна...— бормотала Ульяна, загибая пальцы.
— Ульяна!.. Чего считаешь?
— После скажу. Читай дальше, Дуняша.
Евдокия пожала плечами и продолжила:
«...По одному листу пергаментному, тайно приносила в келью, данная мне в услужение девочка лет восьми Таисия. На коих были начертаны росписи прошедшего столетия, различных денежных дач монастырю. Чтобы избежать подозрений в изготовлении соленого раствора для разъедания старых чернил и не просить у инокинь соли, более чем надобно в кушаньях, еще девственной и непорочной внутренней влагой Таисии, я смывала с пергамента буквицы и сушила под собой.
Когда исписанных мною листов набралось достаточно, я проделала в них дырочки и свила воедино своим длинным и прочным волосом. Острая заколка же, черных локонов моих, служила мне пером гусиным, а свеча чернилами. Накаляя заколку на малом огоньке, я скребла по старому пергаменту слово свое, чтобы никто и никогда смыть его уже не смог.
Той, девушке или женщине, младой или старой, кто найдет мою «Затворную летопись» упокоенную мной за малахит-камнем, я завещаю звание свое высокое: Кормщицы корабля Птичек Божьих, Девственных дев. Звание Матушки Богородицы.
Смело открывай, новая матушка Кормщица, путь корабля нашего, и не страшись слова моего...».
— Я уже ее открывала... Прочитала, и будто в одночасье на десять лет старше стала. Теперь боюсь к стенам кельи руками притрагиваться. Вдруг там, еще страшная тайна припрятана!?..
— Да... — Ульяна задумалась.
— Положу я их лучше на место, Ульяна. И после молитвы будем укладываться спать...
Так и непрочитанные на сегодня загадочные листы, легли обратно в тайник, под малахит-камень...
Ноябрьский день закончился быстро. На Введенскую женскую обитель у деревеньки Верх-Течинской опустилась темная уральская ночь.
Евдокия засыпала медленно, ее приятно беспокоили отдельные фразы из длинного и яркого рассказа Ульяны. И она уже меньше боялась страшной тетради. Благодаря приходу неожиданной гостьи, кое-что из летописи, что ранее было не ясно, ей стало, вдруг, понятно.
Стараясь не ворочаться, девушка лежала тихо и, пытаясь отвлечься, слушала, как рядом посапывает тетка Ульяна, которая оказалась, вовсе и не тетка. Как за окном, на зимнем морозе, время от времени, гремит трещотка монастырского сторожа...
Глава вторая.
На следующий день, с самого раннего утра Евдокия исполняла различные монастырские послушания вне области своей кельи. Почти до вечера Ульяна коротала время одна. Окончательно проснулась она только к полудню. Вставать с мягкой перины ей было неохота.
Непростая жизнь, особенно три последних года, проведенные в землянке на жестких лавках, в окружении густой лесной чащобы, где все время надо было как-то выживать и чем-то кормиться, из нее создали бабу дюже поворотливую. Но сейчас Ульяна нежилась. Кутала тело в мягкую постель и, будто барыня, протягивала руку к столу, на котором стояла тарелка с кусочками вяленной в меду дыни, осыпанной изюмом без косточек.
Словно котенок, она хватала сладкую дольку в рот и, взбивая подушки, снова бухалась на перину. Причудливо вывернув спинку и помурлыкав сама себе колыбельную песенку, Ульяна засыпала, улыбаясь от томного наслаждения леностью.
Классный уикенд 