гражданский уткнулся мне между ног не тем, чем завещано мужчине природой, а носом, и тогда — нет! Было лишь щекотно, но я изобразила бурную страсть, комкала простынь, кричала, как сумасшедшая. Больше он так не делал, а я и не просила. Оргазма-то, всё равно, не было.
Резиновые, предохранительные отношения с дальнобойщиком привели моё не разбуженное либидо в полный упадок. Я понимала, что он беспокоится о жене, боится занести в семью какую-нибудь гадость. Я его уважала за это, и самой было как-то спокойнее, но моему естеству от таких уважительных отношений в постели было, ни холодно, ни жарко. Средне — без кульминации. Из чего, руководствуясь житейской, очень схожей с женской, логикой, я сделала вывод: без настоящей безрассудной любви, или без труда над собой, в одиночку, мне не суждено добыть оргазма.
Но появился Лёша, и чётко выстроенные с тремя мужчинами «формулы любви» в одночасье рухнули. Моя нижняя чакра, внезапно, открылась и беспрерывно благоухала нектаром желания, мешая мыслям складываться в голове в ином направлении, кроме как в озабоченном.
Нет, девчонки! Конечно же, я Лёшу не любила. Откуда! Таким, каким он приехал, я его знала один день. К сыну школьной подруги, которого, она при мне купала в железной ванночке, я испытывала материнские чувства, заботливые. Но это меня и волновало. Волновало, даже больше чем постоянно мокрая нижняя чакра, проявляющая несвойственную ей ранее похотливость.
Мы допили чай. Жадно глотая, Лёша уничтожил половину выпечки. Проголодался после... Ну, вот — опять! Как не стараюсь, не думать — не могу...
Скидывая посуду в раковину, проговорила:
— Лёш...
— Да, тёть Тань.
— Давай, угри тебе немного уберу. У меня лосьон с бергамотовым маслом есть...
Я замерла. Угри, наверняка, давили на Лёшу обычным подростковым комплексом. По ямочкам, рытвинками, шрамам на его лице было видно, как безжалостно, но не эффективно, он боролся с ними путем выдавливания. Находясь к нему спиной, ждала вердикта своему языку, и думала — какую из доброжелательных физиономий состроить, когда обернусь.
Впрочем, больших умственных усилий я не прилагала, они, улыбчивые физии, у нас, женщин, всегда наготове.
Пауза затянулась. Оставив грязную посуду на потом, я посмотрела на Лёшу. Может, и неправильно, что сказала?
Он смущенно пожал плечами.
— Лёш, это не ответ! — настояла я.
— Тёть Тань, избавьте меня от них...
В глазах Лёши стояла мольба, внезапно, он открылся, чуть, но открылся. Я впорхнула в чувстве полёта. Порхая — не высоко, я мысленно ответила:
— Обязательно избавлю!
Отыскав в холодильнике лосьон, налив в чашку горячей воды из чайника, вооружившись марлей, ватой, перекисью, я попросила его отнести табуретку в зал. Всё перечисленное выше, поставила на неё, разложила, замочила в чашечке, забралась на диван, ногами под попу.
Лёша помялся, но мой, округлый, взгляд уговорил его. Он лег, согнув в коленях длинные конечности и подтянув их к животу. Полы банного халата распахнулись, показались семейные трусы. Ступни Лёши, сорок третьего размера, крупные мужские пальцы ног, уперлись в спинку дивана.
С каким наслаждением я приняла его голову себе на тёпленькое укромное место, прикрытое только тонкой тканью сорочки, и с двух сторон обхватила ладонями. Нависающая над его глазами моя грудь, не удержала томного выдоха. Будь Лёша опытней в общении с женщинами, понял бы, что означает это мое волнение.
Я прижалась к нему животиком и вынула марлю из горячей воды, выжала. Почти мурлыкнула:
— Закрой глаза...
Так мягко, волшебно прозвучал мой голос, что я сама его не узнала. Узор сорочки снова съехал с обострившегося соска, я