Уходила бы ты от своего Митрохина, который год за тобой по партиям таскаюсь, давно бы жили с тобой, как люди...
– Ну ты хватился, спохватился, Роман Николаевич. Лет десять назад, ещё бы подумала, а теперь...
Настя вышла с ведром во двор и наткнулась на Петьку.
– Ты чего здесь ошиваешься, Полинку высматриваешь?
– А если тебя?
– С чего бы это? Не наигрался с тёткой что ли?
– А кто тебя тёткой сделал?
– Тоже мне делальщик! На другой день за тебя доделывали, до сих пор вся в синяках. А ведь я тебя хотела, паршивца, а ты меня на Польку променял, а её на водку. Ну да что об этом теперь... – сдерживая обиду в голосе произнесла Настя, выплёскивая грязную воду из ведра на землю. – Вот подживут метины и к мужикам в барак пойду, для меня теперь их ласка будет не лишней, а тебя я видеть не хочу, сопливого обормота.
– Была бы моей, дал бы я тебе по красивой заднице, – зло пригрозил незадачливый любовник.
– Обойдёшься, губошлёп! – мстительно заверила Настя и хлопнув дверью скрылась в кухне.
– Нет, ну вот как это!?... – воскликнул Петька, при этом с досадой пнул валявшееся под ногой помойное ведро, – сегодня же будешь под сопливым обормотом свои оргазмы считать! – и сунув руки в карманы, направился к вахтовке.
Пелагея Кузьминична, взглянув на вбежавшую в кухню Настю, подошла к девушке и повернув её к себе строго спросила:
– Чего вся огнём горишь, обидел кто? Петька, что ли, стервец эдакий?
– Угрожает, гавнюк малолетний! Сперва поигрался, потом к другой... ненавижу себя!
– Потому и винишь себя, что втюрилась в парня, дурёха! Ну это поправимо, – поправив лямку бюстгальтера под халатом, задумчиво изрекла заведующая, – вечерком загляни к нам, обсудим кое что...