я сильный, конечно. Но с женщинами не складывалось у меня. Я ведь с ними как подруга себя веду. Не знаю, нет примера отцовского перед глазами, как надо-то. Чего им надо. Вот они мне истерики закатывали, одна за одной. Я и рукой махнул на себя, мол, не судьба. С мальчиками вот общался, сам знаешь. Я строгий. Но строгость эта — женская, как ни крути. Откуда мне мужскую строгость взять? Или любовь мужскую? Всё по-женски, всё по-женски.Саша, подперев подбородок кулаком, не сводил глаз с вождя. Он хотел запомнить каждое слово, произнесённое Андреем Андреевичем, и жалел, что нет под рукой тетрадки. Ему хотелось писать ручкой. И ещё ему хотелось очень писать писькой. Но мальчик терпел, потому что понимал, что его руководитель говорит важное. Он решил, что лучше описается, чем прервёт Андрея Андреевича. Так надо.Андрей Андреевич перешёл между тем к голубю.- Я, ты знаешь, не пью. Не, не пью я. А пчем-му? Необх-ддимо соблюдать кнтро-оль. Ты меня ув-важаешь?Он схватил Сашу за ворот куртки, привлёк к себе. Мальчик не почувствовал никакого перегара.- Андрей Андреевич, я Вас очень уважаю, честное слово! - произнёс Саша в рот Андрею Андреевичу. Со стороны, наверное, казалось, что они целуются.- Во-о-от! Увжа-аешь. А я не пью! Ох, Саш-шика, есьбт-знл, к-кхрш бы-вы-вы-вает!Андрей Андреевич осознал, что не может толком рассказать про любовь, пережитую им на входе в кафе. Он смирился и говорил на ином языке.- ...Вот так меня осенило, Чунга-Чанга. И я подумал: если прощать людей, оказывается, так легко, то вдруг я и женщину смогу прощать? И жить с нею?Саша проговорил с хрипотцой в голосе: - У вас тогда и свадьба будет, наверное?- Ну, всё как у людей. - Андрей Андреевич расправил усы.- А пороть Вы её будете? - со слезами спросил Саша.- Не знаю. Посмотрю на её поведение, - строго сказал Андрей Андреевич. - А ты смог бы жить без порки?- Пару недель, может, смог бы. А потом опять захочется.- А если бы тебе вдруг стало так приятно, что приятней, чем как от порки?- Не знаю, - уныло проговорил Саша. - Вы меня бросаете?Андрей Андреевич встряхнулся. Его раздирали противоречивые чувства. Он желал проповедовать Саше любовь — но видел, что остаётся непонятым. Он хотел сделать мальчика счастливым — но с ужасом убедился, что Саша стал только что несчастлив.- Нет, - твёрдо сказал Андрей Андреевич. - Я вместе с тобой, что бы ни происходило. Но отныне я буду от тебя ожидать немного самостоятельности.- Правда? - недоверчиво улыбнулся Саша, вытирая слёзы тыльной стороной ладони. - Я постараюсь!- Стоп! Снято! - раздалась громкая ектенья на всё кафе.Румяный распорядитель, скрывавшийся за грудой приборов, приподнялся с места и махнул рукой. За ближайшими столиками завозились, вставали, расхаживали и говорили.Распорядитель приблизился к Андрею Андреевичу и Саше и поблагодарил их за участие в съёмке шоу.- Вы что, нас снимали на плёнку, что ли, всё это время? - Андрей Андреевич недоумевал, как подобный поступок может быть осуществлён человеком по отношению к человеку.- Но ведь мы же на самом деле всё говорили! Это вам не театр! - воскликнул Саша, решив тренироваться в самостоятельности.- Само собой, само собой, - тараторил человек с табличкой, нимало не сомневаясь в своих действиях. - Гонорар повышенный, так и быть, убедили, о-кей. Ксения, выпишите гонорар господам артистам; по сетке ай-ди-эс, десятым пунктом.Ксения в чёрных брюках и белой блузке наклонилась, выказывая груди, немилосердно стянутые бюстгальтером пуш-ап на полтора размера меньше её собственного, над столом и выложила две стопки бумажных денег,
Поздним вечером под звездами с мамой 