ТАКИМ... Ну, я не могу это передать словами, честное слово. Только пережив ЭТО, можно понять...
Я замерла, не имея сил даже двинуться. Смотрела на лицо Димы, которое из такого знакомого стало вдруг не таким, как я привыкла. Взволнованным, залитым ярким румянцем, глаза его сияли любовью, и в тоже время подернулись какой-то поволокой. губы пересохли, грудь его вздымалась от частого дыхания... Его волнение взволновало и меня еще сильнее! Со жгучим нетерпением я ждала, что же дальше?! А любимый мой, родной мой, мой Димочка, потянулся рукой к моей груди, и я увидела, КАК дрожит его рука! Когда его теплые пальцы коснулись еще холодной кожи моей груди, я почувствовала, что мое лицо заливает густой румянец стыда! А Дима провел по ней пальцами нежно-нежно, отчего сердце мое вдруг еще сильнее забилось. А потом... потом Дима сделал невероятное... Он склонился и нежно коснулся своими пересохшими губами соска! Я стояла, остолбенев и потеряв дар речи от удивления. Я не думала, что дело дойдет до этого! Но все-таки ждала, что он будет делать дальше...
Ждала, сгорая от стыда! И увидела, как мой набухший сосок погрузился в приоткрытые губы, и сын стал сосать его! И с удивлением вдруг ощутила, что мне это приятно! Но этого же НЕЛЬЗЯ! Ведь Дима – уже не ребенок! Я попыталась взять себя в руки.
– Димушка... – сказала я, чувствуя, как отчего-то дрожит мой голос. – Это... нельзя!.. то, что ты делаешь... нельзя. Перестань. Не надо! Хватит! Ну не надо же... прошу тебя... прекрати...
Но пока я твердила свое, Дима, мой любимый, стал сосать уже не как ребенок... не как в детстве! Я почувствовала всем своим женским существом, что его возбудила моя грудь! И Дима стал сосать все больше набухавший в его губах сосок с такой жадностью и нежностью, с такой любовью и в тоже время пробуждавшейся страстью, что у меня захватило дух! Я никак не ожидала ТАКОГО! И опешила, потеряв способность к противодействию.
Мало того... Я со стыдом и смущением ощутила, что и я... Я... ТОЖЕ ВОЗБУЖДАЮСЬ! Волна горячего стыда захлестнула меня! Что же это со мной?! Меня возбудил мой собственный СЫН! Мальчик, которого Я выносила и родила, сейчас волнует меня, как МУЖЧИНА! Я и не предполагала, что такое может быть! Остолбенела и не знала, что делать. Стыд заставлял меня прекратить немедленно все это... Но в то же время я ощущала НАСЛАЖДЕНИЕ! Да! Да! Я так истосковалась за четыре года по мужской ласке, ТАК истосковалась, что только женщина, прошедшая это, поймет меня. И во мне боролись стыд и наслаждение!
Рука моя разжалась, и халат упал на пол... Мои руки легли на голову сына, и я то отталкивала его от своей груди, то, вцепившись в его густые волосы, прижимала его к себе. Я слышала, как Дима в такие моменты задыхаясь, шумно дышит, но не отпускает мой сосок.
– Ди-и-и-мо-о-о-чка-а-а... – шептала я умоляюще пересохшими от волнения губами, – ну-у-у что-о-о ты-ы-ы со мно-о-о-й де-е-ела-а-ае-е-шь? Ты... с ума-а-а соше-е-е-ел... Не на-а-а-до-о-о...
И тут мое солнышко... ласково, но сильно, укусило мой сосок! Сладкая, нет, невыносимо сладостная боль, словно электрический разряд, пронзила меня всю! От кончиков пальцев ног до макушки. И я невольно вскрикнула протяжно, со стоном выгнула спину, запрокинула голову и закрыла глаза от стыда и наслаждения... Ведь именно ТАК целовал мою грудь Саша! Он знал, что сосок – мое самое слабое место! Я почувствовала, как Дима отпустил мою грудь и услышала его взволнованный голос: