и помывки я улёгся в келье на топчане и провалился в сон.
Меня разбудил странный шорох. Утро, не утро, как рано бы вроде. Иль поздно? Как будто бы в дверь кто-то шкребётся. Затем звук проворачивающегося замка. Я приподнялся.
Даже в темноте я заметил, как в келью вошли сразу четыре юных особы. Блин. На них ничего не было! Одна подскочила, зажав мне рот.
— Тихо, дружок, тихо. Не каждый день посещают нашу обитель такие как ты. Расслабься, и мы сделаем из тебя мужа. Тебе понравится, обещаю, захочешь ещё. Пусть это сделаем мы, чем какая-нибудь пьяная шлюха из грязной таверны. Тебе всё равно придётся сие испытать, рано, поздно, но ты пройдёшь через это.
Хорошенькое дело. Письмецо передал, называется.
Мягкая ладошка накрыла мне чресла, и гордость моя моментально сдулась. Разомлевши от поганой истомы, я приоткрыл рот. Девичьи губы впились в мои, а на мгновенно одеревеневший кол уже насаживалась чёртова девчонка. Будь я проклят, как стало мне распрекрасно. Я мычал и сопел, извергая из чуть ли не ставшего железным атрибута всё новые порции елея, нечто похожее делал падре своим кулаком недалече от исповедальни, а принцессы мои сменялись одна за ругой хороводом. Но если бы это! Не знаю, через какое время, сменив тактику, красавицы, прямо втроём и по очереди стали заглатывать моё достоинство с таким мягким проворством, что искры градом посыпались с глаз моих. Я охал и ахал, чуть не орал, но шаловливые ручки своевременно прикрывали мне рот.
— Балдей, балдей, и мы с тобой побалдеем.
— Да это великий грех!
— Грех себя сдерживать. Ева и Адам вкусили плод, вкусим и мы с тобой
— Да вы вкусываете, походу сие регулярно.
— Заткнись, и засохни, будешь рыпаться, свяжем, а я тебе лично в твой ротик кляп воткну. А в наказание писю лизать заставлю. И плётки получишь. Ты воин в поле один, помни об этом, дружок. Просто расслабься, мы сами всё сделаем.
Ай-яй-яй. Слова эти возмутили меня до глубины души, но я предпочёл не перечить.
Прелюбодейство тем временем медленно ползло сахарной патокой. Мёд вязкой массой облепил меня, казалось, на вечные веки. Девчата немыслимым образом мной завладели и выпускать из сетей, походу не собирались. Об меня тёрлись ритмично тела, ручки и ножки, умопомрачительные от самого совершенства, поцелуи вкупе с засосами не давали нормально вздохнуть. Но пусть проклянёт меня трижды папаша Кин, я пребывал на седьмом небе. Чёрт возьми, если ад настолько приятный, зачем же его ругают тогда? Девочки трудились в поте лица и хлеба насущного. Язык мой распух от укусов, а сиськи распухли тоже, примерно напоминая их спелые груди. Пчёлы трудились над трутнем, пресекая любые поползновения откосить. Такого в писании нет! Или так зашифровано, что ни единый теолог не расшифрует.
Всему приходит конец, и послушницы выдохлись. Тяжело воздыхая, они по очереди языками обслюнявили мне лицо, и выпорхнули из кельи. Последняя нахально напутствовала.
— Увидимся, обещаю. И обещаю тебе продолженье.
Наутро я стоял в покоях матушки Петры.
— Надеюсь, ты славно отдохнул?
— Угу, славно.
— В таком случае, отправляйся в обратную дорогу. Лошадь твоя досыта накормлена овсом, в своей котомке ты найдёшь пшеничный хлеб и вино, а это, - подмигнула мамаша Петра, вручая мне свиток, - отдашь отцу Кину.
Я поклонился.
— Благодарю, ваше поручение будет исполнено.
— Лёгкой дороги, - матушка Петра поцеловала меня в лоб.
Кое-как оседлав коня, я отправился в свою обитель. Так что же получается? Все каноны на свалку? Я поехал обратно в серьёзном раздумии.
Я постучал кольцом о железные ворота, и открыл мне служка.
Анжелика сон наяву 
webmaster@3iks.ru