Дед Семён улыбнулся и протянул ей заскорузлую ладонь:
— Ну, чаво ревёшь, а? Чаво ревёшь, гутарю? Не трону я табе, малая! Я таких малых деток, значится, не трожу...
Таня убрала руки с головы и уставилась на деда большими, красными от слёз, но всё такими же красивыми серыми глазами:
— Честно?
— Вот те крест! — дед осенил себя крестом, — Ты жа не будешь таперича блядствовать и развратничать?
— Нет-нет-нет! Да я, да я, да я ещ-щё де-де-девс... девственница...
— И с мамкою родною, прости, Господи, душу мою грешную, баловать не будешь?
— Не-не-не... Не буду...
— И с братом, значится, родным тоже не будешь баловать?
— Не-не-не, хнык-хнык, не буду...
— Тады давай руку, значится, сюды, грешница заблудшая! — дед Семён ещё настойчивей раскрыл ладонь.
Таня протянула дрожащую ладонь навстречу.
Прогрохотал новый выстрел. Рука Татьяны оторвалась по локоть. Из рваной культи зафонтанировала кровь, заливая всё вокруг: стены, пол, унитаз, деда Семёна и саму Татьяну.
— Ясный ляд, что не будешь озорничать. Мертвее мёртвого они! - зло выплюнул дед Семён.
Таня истошно кричала и корчилась в луже собственной крови, пытаясь второй рукой перекрыть кровотечение. Дед Семён перезарядил обрез, прицелился ей в лицо, нажал на спусковой крючок. Выстрела не прозвучало. Ружьё заклинило.
— Ах, ты ж, ети ж твою мать! Чичас, бедовая, чичас, значится, недолго табе мучиться осталося...
Дед Семён размахнулся и ударил прикладом обреза в голову Татьяны. Удар прошёл по касательной, сняв с головы девушки кусок скальпа и отколов от стены плитку. Таня ещё громче завизжала и начала отбиваться от старика ногами. Но дед Семён не зря был советским офицером в отставке, не зря нёс службу в братской Польской Народной Республике и в ГДР, не зря прошёл Афган и застал Чечню! Не зря душил там бусурман! Не так просто было остановить деда Семёна!
Второй удар пришёлся точно в лоб, издав глухой хруст ломаемого черепа. Татьяна конвульсивно задёргалась. Третий, контрольный, удар размозжил некогда прекрасное и юное лицо девушки, превратив его в жуткое кровавое месиво.
Дед Семён подождал когда конвульсии Татьяны прекратятся и запахнул на ней бесстыже открывшийся халат.
— Ну, вот и всё, значится, с блудом покончено, — он зачем-то смыл красную от крови воду, вытер руки туалетной бумагой, — с Божией, как говорится, помощью, значится!
— Договорились. Теперь, значится, буду спать спокойно.
Захлопнув дверь снаружи, они спустились на пол-этажа, к лифту. Там же находился мусоропровод, который удивительным образом не был ещё заварен коммунальщиками, а добросовестно функционировал.
Дед Семён взял игрушечное пластиковое ружьё своего внука — Захара, преломил его об сухое артритное колено и выкинул в люк мусоропровода. Спустился, что-то бурча под нос, на свой третий и громко хлопнул дверью.
Подошёл лифт и участковый уехал на нём по своим полицейским делам, ловить воров, наркоманов и убийц. Он не был таким спортивным как Надежда Михайловна, а потому даже с четвёртого этажа предпочитал спускаться на лифте.
Виктор Владимирович вышел из подъезда, подошёл к машине, обернулся и поднял голову. С балкона четвёртого этажа его провожали три пары глаз: две серые и одна каряя. Он сел в свою грязно-синюю «двенашку» и с облегчением отъехал от давно опостылевшего дома с его полоумными жильцами.
Мне уже 30 лет 
webmaster@3iks.ru