Повела носом, принюхиваясь. Будто так не понятно. Два голых, почти голых тела на кровати валяется. Одно жизнедеятельное, второе с еле видимыми признаками жизни. Вот уж про кого можно спеть
— И боец молодой вдруг поник головой...
Головка тоже поникла. Сейчас минут сорок не будет ни на что реагировать.
— О, успели понежиться. Пашку не спрашиваю, отжеванный. Тань, сколько?
Танюха гордо вскинула руку с тремя оттопыренными пальчиками
— Три! Не считая куни.
— Круто. Тогда пусть Пашка полежит. Жопу мыла?
— Когда? Только кончили.
— Со мной в баню пойдёшь?
— Давай Пашу возьмём.
— Пашка, хватит изображать смертельно раненого. Вставай, трутень. Не ссы, в бане ничего требовать не будем.
Танька благородство проявила
— Я вовсе ничего не хочу. Можно, я сегодня с вами зрителем побуду?
Идка засомневалась
— Точно только зрителем?
— Точно. Пашка мне так всё там натёр, до завтра ничего не захочу.
— Ладно.
После бани плотно поужинали, расслабились у телевизора. Надо же знать, что в стране творится. Вдруг там война, а мы ни ухом, ни рылом. А потом в спальню. Танюха присутствовала в качестве зрителя. Иногда советы давала. Салага! Кого учить собралась? Профессионалов? А что мы с Идой, тёткой моей вытворяли, про то надо отдельно рассказывать. Потом расскажу.