Лидия Сергеевна сняла очки, положила их на подоконник, взяла Вовку за руку и повела к кровати...
Она оказалась девственницей. Вовка не имел дела с девственницами, он вообще еще ни с кем дела не имел. Она сама направила его член в глубину густой поросли и, ухватив за ягодицы, потянула на себя...
Лидия Сергеевна лежала на спине, глядя в потолок близорукими глазами, а Вовка торопливо одевался. «Завтра будем еще заниматься?», – спросил он, прыгая на одной ноге. Проклятая штанина закрутилась и не принимала ногу в свои объятья.
В конце учебного года ее вырвало прямо у доски. Но пятерок она Вовке Макарову все равно не ставила... 2 — Все-таки жаль, что русский язык и литературу у нас ведет теперь не Евгеша, – сказал Макаров Юрке Ефимову, поглядывая на Елену Александровну, новую учительницу.
— Мне-то один черт, – ответил Юрка. – Я все равно из трояков не вылезаю. Хотя сиськи у Евгеши гораздо больше. Я бы ей вдул.
— Ефимов, Макаров, тише, пожалуйста.
Откуда появилась новая учительница, толком никто не знал. Судя по выговору, откуда-то с юга, с Дона. Едва появившись, она принялась за организацию музея Шолохова и за подготовку поездки в Вешенскую в гости к писателю. Но десятиклассников эта поездка грядущим летом не вдохновляла, потому что у них были другие заботы – экзамены и взрослая, настоящая жизнь. Да и Есенина физик читал лучше. Если написано - «б...ядь», он так и читал. А Елена Александровна прочитала «дрянь». «Вывернулась!», – презрительно сказал Юрка Ефимов. – «Гекнула!». Они так и называли ее Гекнула за ее южную букву Г.
Однажды на урок заглянула Евгеша. По-прежнему энергичная, очки на лбу среди седеющих локонов, и походка с вбиванием каблуков в пол. Она изрядно отяжелела, живот стал еще круглее, зад еще выпуклее, а груди еще больше. Их все время хотелось потискать и узнать, мягкие и дряблые они или упругие, словно резиновые. «Если рожала, то дряблые», – сказал Вовка Гершензон. – «Если не рожала, то есть шанс...».
— У Гальки Софроновой дряблые? – спросил Макаров.
— Упругие! – сказал Гершензон и мечтательно закатил глаза.
— Парни! – обратилась Евгеша к убегающему классу. – Надо мебель передвинуть в моем новом кабинете. Кто поможет?
У нее был старый кабинет на четвертом этаже, но теперь она пробила себе новый на пятом, рядом с актовым залом. Когда-то там были туалеты, мужской и женский, потом их забили всяким хламом, затем очистили, в одном Макаров занимался музыкой по классу аккордеона, а другой заняла Евгения Васильевна Катаева.
«Мне надо...», – расплывчато пояснил свою позицию Юрка Ефимов, подхватывая папку с книжками. И исчез, как и все остальные. «На призыв, и тайный, и страстный» отозвались лишь Макаров и Гершензон.
— Вот собаки! – сказала вслед уходящему классу Евгеша. – Ничего, на экзаменах повертитесь у меня. Я еще пока завуч.
И скомандовала: «Пошли!». И они пошли с четвертого этажа на пятый.
Кабинет был уже оборудован. Лишняя сантехника снята, а мебель, кроме большущего шкафа и двухтумбового стола, уже стояла у стен. Стол и шкаф были набиты книгами, которые по вздорности характера Евгеша не захотела вынимать, а рабочие в отместку как внесли, так и бросили на середине. Оторвать их от пола вдвоем было нереально, а двигать по полу было затруднительно потому, что пол был кафельным с плиткой, положенной кое-как, туалет ведь.
Когда-то еще в первом классе, когда все еще были унисекс, и переодевались на физкультуру в классе, Макаров
Я твой,а ты моя 