жесту хозяина, таращившегося на неё каким-то странно-восторженным взглядом, – уединилась в ванной. Стащила промокшие блузку и юбку, лифчик и трусики... И с наслаждением стала под ещё один тёплый душ – пусть уже не небесный, но не менее приятный.
Тщательно вытерла пушистым полотенцем вымытые русые локоны, не без удовольствия осмотрела свою обнажённую стройную фигурку и запахнулась в длинный шёлковый халат хозяйки (правда, великоват, но ей ведь не по подиуму дефилировать!). Как уже успела заметить, Нины Вячеславовны дома не было. И вернётся она, должно быть, нескоро. Судя по слишком уж свободному поведению Миши (тьфу, блин – Михаила Антоновича!), боявшегося свою благоверную, как огня, и покорно влачащего жалкое, хоть и уютное, существование под её каблучком...
Хозяин жадно пожирал глазами вышедшую из ванной гостью. Всё так же кашляя и запинаясь, пригласил её в гостиную и подвинул к ней столик с чайным прибором. Почтительно осведомился, не желает ли она разбавить чаёк коньячком или ромом.
Лида отрицательно мотнула головой и уселась поудобнее, привычно закинув ногу на ногу и слегка нечаянно поиграв пальчиками (к вящему удовольствию соседа, не сводившего с неё восторженных глаз). Изящным, как у потомственной английской леди, жестом (держа четыре пальца плотно прижатыми друг к другу) поднесла ко рту расписную фарфоровую чашку. Очень старалась – до мелочей – следовать всем известным ей правилам хорошего тона в гостях у преподавателя...
– Лидочка... Ках-ках!.. Вы... Вы поистине прелестны и... Кахи-кахи!.. Неотразимы! – забормотал Михаил Антонович (ладно, наверно, уже можно и без отчества!), почему-то не решаясь присесть. – Я... Кахи-кахи-кахи!.. В полном... Ках-ках-ках!... В полном восхищении!.. Ках-кахи-кахи-кахи!.. Мне... Мне так неловко из-за сегодняшнего досадного недоразумения... Кхи-кахи-кахи-ках!.. Так жаль, что забыл вас предупредить... О своей... Ках-ках-ках!.. О своём заболевании... Причинил вам столько лишних хлопот. Вы... Кахи-кахи-кахи!.. Простите меня за это?
Гостья пожала плечами. А за что тут прощать? Кто может быть виноват в своей внезапно подкравшейся болезни?
***
Михаил воспринял это пожимание тревожно. И довольно-таки неадекватно. С трудом осознавая свои действия, неуклюже опустился на колени перед невольно обаявшей его красавицей-студенткой. И – совсем уж неожиданно! – подполз к ней вплотную и жадно прижался губами к её босой ножке, осторожно перебиравшей пальчиками ворс мягкого ковра.
– Я так... Ках-ках!.. Я так долго мечтал об этом счастливом случае! – страстно зашептал он, поочерёдно тычась губами в яркие ноготки. – Вы... Ках-ках-ках!.. Вы очаровали меня с первых дней... Ках!.. С первых... Ках-ках!.. С первых дней появления в нашем доме!
Запинаясь и кашляя, снова и снова обцеловывал пальцы окончательно обескураженной девчонки, не в силах оторваться от них.
– А... А сегодня... Ках-ках! – залепетал он, с трудом поднимая голову над полом и жадно присасываясь ртом к девичьей стопе, слегка качнувшейся перед его лицом. – Сегодня вы просто сразили меня наповал... Ках-ках-ках-ках!.. Своим величавым шествием под дождём! Я словно... Ках-ках-кахи!.. Удостоился чести улицезреть богиню, сошедшую с небес вместе с этим благодатным ливнем... Ках-ках-ках!.. Такую юную и прелестную!.. Кахи-кахи-кахи!.. Так гордо и победно попирающую грешный земной прах своими восхитительными ножками!.. Кахи-кахи-кахи!.. Ника! Аврора! Афродита! Гера!.. Ках-ках-ках!..
Он ненадолго замолчал, упиваясь страстными поцелуями её подошвы. Затем снова страстно забормотал, сравнивая Лиду с гордой и прекрасной Геей-Землёй, а себя – со счастливым Ураном, нежно и почтительно ласкающим её божественное тело. Слёзно жаловался на свою несчастную юность, прошедшую без девичьих ласк. А ещё – на сердитую и безжалостную фурию-жену – профессорскую дочь, на которой он женился по расчёту («По весьма глупому и неоправдавшемуся расчёту!»). И которая за пару лет супружества превратила его жизнь в нескончаемые Сизифовы... Нет, Танталовы
Моя дочь ? не шлюха 
webmaster@3iks.ru