— Слышали, братцы, наш Петруха Сизов японку спас? – сказал молодой матрос Васильев.
— А как же, все слышали! А Вася Букреев ему помогал!
— И что же? Хороша японка-то?
— Эта японка оказалась матерью губернатора!
— А не врешь?
— Вот тебе крест! А насчет того, хороша ли.... Старовата она, но еще гладка и крепка, Вася так и сказал.
— И что же, Сизову и Букрееву какая награда выйдет?
— Уже вышла! Губернатор прислал провизии на весь наш стан, и на два дня саму японку обещал прислать, для всех ро-эбису.
— И мы, значит, два дня ее драть будем? Хорошо!
— Не все два. В первый день – адмирал и капитан Лесовский, и лишь на второй – мы, матросня, то есть.
Так, или примерно так рассуждали матросы у брезентового ведра с водой для окурков, где им было разрешено курить. Но тут подошли капитан Лесовский, известный своей свирепостью, и с ним боцман с линьком. Так что «братцам» пришлось отправляться спать...
После того, как в волнах жестокого цунами погиб фрегат «Диана», русскую дипломатическую миссию во главе с адмиралом Путятиным разместили в оставшихся домах и в храме, а матросов – в лагере на манер военного летнего в шатрах и палатках. Храм, дома и лагерь были обнесены словно двойным кольцом – изнутри стояли русские матросы с ружьями и примкнутыми штыками, а снаружи – японские полицейские. По территории лагеря вечером и ночью можно было только с фонарем, чтобы японцы видели, куда идет русский варвар ро-эбису.
Спали матросы плохо, все мысли крутились возле японки, да и офицеры, вспомнив давешнюю кадетскую привычку, выбегали на холод порукоблудничать. Выбрались на воздух почти двухметровый гигант лейтенант Можайский и мичман Зеленый. Справив малую нужду, заговорили, конечно, о матери губернатора.
— Мне Посьет, да и Гошкевич говорили, что китаянки свободнее и раскованнее японок, – сказал Можайский.
— Зато японки, по словам Головина, который прожил в плену у японцев два года, нежнее, стеснительнее и ласковее, – ответил ему мичман. – Я ему верю.
— Неужели к нему в тюрьму приводили женщин?
— Представьте себе, приводили! Только кончать в лоно не давали.
— А почему?
— Не хотели, чтобы от варвара дети были. А в остальные места, пожалуйста.
— А куда же? Неужели в зад?
— Ну, что Вы, господин лейтенант, как маленький, право слово! Я знаю еще два отверстия в теле женщины, куда можно, э, излить, так сказать. Большое, с зубами, наверху, и, совсем маленькое, внизу. Ладно, Можайский, вы идите, а я еще на звезды погляжу!
— Трубу Вам, мичман, принести?
— Не надо, я... так... посмотрю, – тяжело дыша, отвечал мичман Зеленый.
Он мастурбировал, запрокинув голову, глядя на крупные японские звезды. Ах, молодость, молодость! Можайский хмыкнул и полез в палатку, где на железном противне тлели красные угли.
Примерно в тоже время, и все о том же говорили капитан Лесовский и адмирал Путятин.
— Я полагаю, что мы не должны принимать эту старуху. Если не могут прислать молоденьких, и много, то и эту ни к чему.
— Нельзя! – хмуро возразил Путятин. – Принимаем же мы рис, рыбу и другой провиант? Японцы ценят только молодых женщин в детородном возрасте, а очень старых даже относят куда-то на гору, где они умирают от голода.
— Какая мерзость, Евфимий Васильевич!
— Мерзость, согласен, но из дипломатических соображений мы должны ее принять в дар хотя бы на два дня. Но Вы, Степан Степанович, можете в этом не участвовать.
— Вы знаете, мне по нраву больше юнги, да гардемарины. Почему у нас нет юнги? Иногда ночами так холодно.
— Зима...
На следующий день Лесовскому было очень трудно навести
Подруга и наши игрушки 
webmaster@3iks.ru