жителями Пскова. Игумен назвал народное гуляние идольским и сатанинским, богомерзким праздником.
Стоглавый Собор 1551 года приравнял купальские гуляния к поклонению богам эллинами.
Каждый участник поклонения Яриле обязан был очиститься огнем, прыгнув через костер. Пары, которые провели вместе Иванову ночь, прыгают через большой огонь, взявшись за руки».
Значит, если правильно повести дело, думал инкуб Макаров, то монахини с утра пойдут на службу, а вечером по «зову инкуба» побегут купаться голышом, трясти сиськами над костром и предаваться всяческому блуду. Так что разгуляться будет где. Интересно только, кресты они снимут, или будут прыгать прямо так?
Обед принесла не Наталья, а София. Три блюда: салатик из свежей капусты с растительным маслом, музыкальный суп гороховый с копченой грудинкой, картофель с двумя котлетками и компот – уместились на подносе, который сестра плюхнула на столик и собралась уходить, вероятно, на пост у входной двери.
— Софочка! – с чувством сказал Вовка, взяв монахиню за руку, покрытую морщинистой кожей с пигментными пятнами. – Насос я вам починил, так что можете мыться хоть весь день! Посидите со мной полчасика, пока я съем эту роскошь. А?
— Только не долго!
— Что Вы! Я быстро! Расскажите, что сестры носят?
— В каком смысле?
— В смысле одежды.
— А! Поняла!
— Смотрите!
Она встала и потянула себя за одежду.
— Вот это – ряса, или риза веселья и радования. Ряса знаменует отложение печалей, происходящих от постигших скорбей и бед. Отсутствие рукавов у рясы, символизирует отсутствие у монахини рук для суетных мирских дел и грехов. Под ней подрясник — черное платье монахини. Он подпоясывается поясом, символизирующим готовность монахини к подвижническим деяниям.
— Где?
— Что где?
— Подрясник.
— А вот.
София приподняла подол рясы и показала кусочек подрясника.
— А пояс?
— На талии. Выше.
— Покажите! – требовательно сказал Макаров, включая зов инкуба.
Она задрала подол рясы выше талии, и Вовка увидел широкий кожаный пояс длиной, наверное, метра два, надетый поверх подрясника.
— А под подрясником – хитон, или власяница, рубаха такая. Раньше ее ткали из грубой овечьей шерсти и надевали на голое тело.
— О, как жестоко! Наверное, колко и жарко?
— Очень жарко!
— И сейчас?
— И сейчас!
По ее морщинистому лицу катились крупные капли пота.
— Так сними все! Остынь! – приказал Макаров.
София, двигаясь, как сомнамбула, медленно стянула с себя рясу.
— Больше страсти, больше! – заорал Вовка. – Вспомни, какой ты была в молодости!
>
София стала изображать стриптиз. Сначала она расстегнула и отбросила кожаный пояс, оставшись в подряснике – черном женском платье, затем сняла и его, расстегнув три пуговицы у ворота. Хоть хитон у нее был не черный, обрадовался Макаров, какой-то неопределенно рыжий. Распустив шнуровку у горла, София через голову сняла и его. Зря, зря я ее заставил раздеться, подумал Вовка, страсть божья! Тощие лягушачьи ноги, вытянувшийся, чуть ли не до колен лысый лобок, из-под которого коричневой бахромой свисали какие-то губы, не то большие, не то малые, выпуклый живот, пустые кошели плоских грудей внушали не похоть, а желание закрыть глаза. И не открывая глаз, Макаров замахал руками:
— Все, все, не надо! Уходите!
И София ушла, забрав одежду и обиженно топая сандалиями.
Обед остыл, но голодный инкуб был рад и ему. Воистину говорят, любовью сыт не будешь. Тем более, если это любовь не плотская, а платоническая...
После отбоя к нему пришла игуменья Наталья. Пришла и смиренно уселась на край кровати.
— Сестра София жалуется на Вас, Владимир, будто Вы заставили ее танцевать стриптиз и хотели изнасиловать. Это правда?
— Нет, конечно, – спокойно ответил Вовка. – Я всего лишь спросил ее о монашеской одежде и поинтересовался, не жарко ли ей. Остальное
Эскорт (часть 6) 
webmaster@3iks.ru