а наутро царь позвал сынов, да молвил слово царское:
– Сыны мои любые, воля моя: разыщите мне деву черноокую, что сразила меня в сердце красою своею, да приведите гостем дорогим, но не неволею.
Сыновья, воле царской покорствуя, собрались в путь-дорогу.
Старшой сын с малою дружиною одной стороной отправился, три по три дня по полям да лесам они шли, не видя люда навстречь, как заприметили деву одинокую, да стосковавшись по утехам, пустились за ней во весь опор. Царевич кричит: – Кто деву поймает - тому свой кинжал пожалую.
Дева, завидев дружину, побежала от них прочь, да разве от конных уйдешь - уж совсем дева рядом, только ухвати, вот уж первые руки вытянули, примерившись к волосам ее, кони у лица ее уж храпят, как дева негаданно под руки нырнув, крутанулась, как скоморох, да снова на ногах оказалась, и дальше бежать, но никто из дружинников тому подивиться не успел - гупнулись все разом в пыль, как срубленные – рев умирающих повсюду, кони переломанные визжат, а из ближнего лога выметнулись люди дикие, несть числа, и с дубинами да кольем на дружину кинулись из засады, откуда путников сторожили – веревки протянули в траве высокой, да девою обвели вокруг пальца, как дураков. Недолго те отбивались, да полегли как один. Сын старшой насилу ушел, на коня уцелевшего заскочив, да загнав его со страху, пока тот не пал. Через дюжину дней да ночей возвернулся он домой ни с чем, сам едва жив.
Середний сын с малою дружиною другой стороной пошел, да в государстве соседском дочь царскую схитил, да домой привез, а следом вои тамошние числом несметным явились, царевну из полона возвернуть. Сеча лютая была, ворога изгнали, но многие в дружине царской полегли. Царь, осерчав, сына среднего люто бранил за урон, да и дева не та схищена была, потому царевну от себя отослал, да старшей дружине отдал.
Уж они с ней взвеселились! Царевна принялась криком кричать, да грозить карами, а те лишь смехом ей отвечали. Заметалась она по комнатам, да деваться некуда, к стене прижалась, из одежд кинжал выхватила. Захохотал Етугэй, любый царев дружинник, шагнул к ней, руку протянув, да кинжал отнял. Ворот ухватив, разорвал платья по сторонам, да нагую на пол повалил, уд свой достал богатырский, да с маху в царевну и вогнал. Та досель криком кричала, а как принялся он ее охаживать, лишь стонет надрывно, да ногтями пол дерет, а Етугэй ей бранным словом хвалу воздает и хохочет, - Ох и тесна царевна, едва втиснулся!
Дружинники обступили, черед свой ждут. Тут Ждан вперед ступил, и молвит: - А ежели я в уста ее сахарные попользую? Заклад бью, что слаще будет, чем ее гнездо, разбитое Етугэем, потчевать, у него уд пуще моей палицы! Етугэй, ты его не в борт к пчелам совал?
Дружина со смеху по лавкам повалилась, а Рудый Ждану и говорит: - А ежели она тебе уд твой отхватит - не страшишься? Будешь потом девок перстами пользовать!
– А ежели хоть зацепит чуть, зубы ей все долой вышибу одним ударом, - ярясь, прошипел Ждан, подступаясь к лицу царевны, и достав свой багровый уд. Та, онемев от страха, уста отверзла, да уд его приняла, принявшись мычать да в глотку его впускать покорно.
Етугэй той порою, зычно рявкая, в царевну чресла опорожнил, встал, крякнув, да в сторону отошел. За ним следом другие дружинники потянулись, а как Ждан уста царевны своим семенем наполнил, и его место заняли.
Смеркаться уж начало, а царевна всё стонет, да дружину радует. Как все пресытились,
Пятница 13-е. 
webmaster@3iks.ru