Кузьма вышел из подворья и неспешно пошел к Сухаревой башне, но догонять его почему-то никто не решился. Тогда он сам направился в Сыскной приказ.
По признанию в убийстве лакея княгини Черкасской, Вторушина неделю продержали в арестантском доме без опроса, лишь на восьмой день заключения его привели в маленькую комнату, где в богатом камзоле, но без парика, сидел жилистый человек. Руки примерно сорокалетнего мужчины тяжело и мощно возлежали на коленях, одна нога была закинута на другую и равномерно покачивалась.
— Проходи, Кузьма, — проговорил он и когда тот сел на стул, располагающе спросил: — Водки хочешь?
— Смотря, какой опрос будет, — ответил Вторушин, потирая запястье, болевшие от кандалов, снятых перед допросом. — Про себя я все сказал, а про иных, кто, чем промышляет, — о том ничего не знаю.
— Не знаешь? Или говорить не желаешь?
— А тебе ни все ли ровно?.. Что убил, — признаю. Так и определяй по вине. Хоть на смерть, хоть в каторгу.
— Да ты, моряк, ведаешь, кто перед тобой!?
— Сыскного приказа служивый.
— Иван Осипов я, чудак человек. В народе Ванькой-Каином кличут. У меня не только Сыскной приказ, вся Москва под рукой состоит. Водки-то будешь?
— Нальешь, выпью.
Ванька-Каин усмехнулся, но водки из штофа в стакан налил. Кузьма выпил.
— Повезло же тебе, моряк, — продолжил он, когда Вторушин закусил рукавом зипуна. — Сразу две девицы ко мне на днях пожаловали! За тебя просить. Одна зеленоглазая да рыжая. Бойкая такая. Огонь, а не девка! Другая, — юная и скромная, но глазищами жжет так, что на душе теплеет. Рыжая... та, мне деньгу предлагала. Сто рублей золотом за мужа своего мне сулила. А дева... Себя в пользование. Хочешь, говорит, постель греть твою буду, пока не надоем. Ноги мне согласна была мыть, да власами своими богатыми утирать, лишь бы только тебя вызволить.
— А ты чего ж?
— А... — Осипов махнул рукой. — Отпустил с миром обеих. Неужели мне из-за какого-то хлыща, будь он хоть и лакеем женки московского генерал-губернатора князя Черкасского, хорошего человека губить. Нашелся убивец-то. На Обжорном ряду в тот же день с горя обпился, да и замерз в сугробе.
— Я уби...
— Убийством оговорился с перепоя, — оборвал его Ванька-Каин. — А сейчас желаешь поступить в воинскую сыскную команду доносителя Ивана Ивановича Осипова и ловить на Москве воришек разных. Так?..
— Нет, не так! — отрезал Вторушин. — Лакея порешил я. А летом, в прошлом годе, на реке Умбе убил еще двух офицеров. Капрала и поручика.
Осипов присвистнул.
— Ты чего, моряк! В своем ли уме?.. Ранее за такие дела жизни скорехонько лишались. Теперича, по зароку, данному перед алтарем при вхождении на царство матушкой Елизаветой Петровной, конечно голов не секут, но в Рогервик, аль в Сибирь на работы каторжные навечно ссылают.
— Посылай в каторгу, только не Рогервик! — ответил Кузьма. — Там, я уже был.
Осипов присвистнул.
— Куда же пожелаете?..
— Знаешь, — оживился Кузьма, — одиннадцать лет назад повстречался мне по жизни адмирал Соймонов Федор Иванович...
— Большая птица? — заинтересовался Осипов.
— Человек правильный. В каторге ныне, на рудниках недалеко от Охотска. Вот если бы мне туда. Старый он, подержать бы адмирала надо, помочь.
— Озадачил, ты меня, моряк. Даже и не знаю, доброе дело делаю или худое. Иные, ноги мне лизать готовы, чтобы из арестантского дома выйти, а ты сам просишь в Сибирь тебя услать. Да еще к самому Охотску.
— Прошу. Очень прошу.
— Ну что ж, будь, моряк, по-твоему. Может и меня, лет так через десяток,
Елена ( часть 2 ) 
webmaster@3iks.ru