виднелось большое красное пятно, похожее на кровь. И тут я почувствовал боль в правом бедре. Я взглянул на него и обнаружил большой осколок стекла, глубоко засевший в окровавленной ноге. *** «Хорошо, что артерию не задело», — думал я сейчас, почесывая через штанину оставшийся шрам. Это потом, после дембеля, я буду красиво дуть в уши девкам, что это пуля чеченского боевика, а тогда мне было не до смеха. На медосмотрах в санчасти приходилось врать про неаккуратное обращение с лопатой в кочегарке, а военврачи делали вид что верят.
— Ну пацаны, ну пожа-а-алуйста, ну отпусти-и-ите!... Я же вам ничего плохого не сделала-а-а!
Действительно, нам с Лехой она ничего плохого не делала, но Стас был неумолим. Он уже расстегнул ширинку и вытягивал ремень из джинсов со словами:
— Захлопни пасть, тварь, если жить не надоело! А теперь становись раком, жопой к нам, учить уму-разуму тебя будем! *** Лену эту мы с Лехой вживую видели впервые, но были о ней давно наслышаны. Стас учился с ней в одном классе все десять лет школы. Они начали дружить то ли с седьмого, то ли с восьмого класса, но всё ограничивалось лишь хождениями под ручку и робкими поцелуями. Хотя других он ебал регулярно. «Откупорил» он её лишь на выпускном, да и то не помнил как, из-за количества выпитого. Он потом подозревал, что она и не целка уже была, и что не только он её «распечатывал», но доказать ничего не мог. Вообще, он был дико ревнив, не позволял Лене лишнего шагу ступить без своего ведома, хотя сам любил расслабиться в пьяной компании под гитару с какой-нибудь глупой малолеткой. Но это, как он говорил, просто шалавы для сброса напряжения. А к Ленке у него были «настоящие чувства», она была его музой, ей он посвящал свои песни! В армию она его провожала с крокодильими слезами, они долго обнимались на перроне, а Ленка потом бежала за уходящим поездом и кричала: «люблю!» Ну, по-крайней мере, он так рассказывал, а травить байки Стас умел!
Стас реже двух раз в неделю получал от неё любовные письма, в них она также вкладывала свои фото, и мы всей ротой тайно завидовали ему — какая же всё-таки она у него красавица и спортсменка! Я даже тайком спёр у него одну, там где она на соревнованиях по волейболу, стоит и улыбается, в спортивной форме и с мячом, и дрочил на неё после отбоя. Стас тоже писал ей письма. Даже не письма, а целые поэмы! Наш художник, Вася Малыгин, поднимал неплохие ништяки, разрисовывая его писанину разными розочками, сердечками и купидончиками. Ну, и фоточки Стас тоже слал. Вот он у вертолёта, вот возле БТР-а, вот на стрельбище с РПК-74 в руках, а вот и с ракетной установкой «Тополь» на заднем плане. Будто мы не в задрипанных РВСН служим, а в спецназе, не меньше.
Но письма от неё приходили всё реже и реже, становились всё тоньше и тоньше, фото она уже не присылала под разными предлогами, хотя Стас и уговаривал её как мог. И вот за две недели до дембеля пришло самое тоненькое, всего с одним фото. А на фото она в свадебном платье, под руку с улыбающимся здоровяком, с букетом в руке и тоже улыбается. И подпись сзади: «У меня теперь другой. Прости. «Хорошо, что мы тогда уже давно служили в котельной, и оторваться Стасу было не на ком, особенно после той памятной пьянки. Он просто тихо бухал и что-то зло бубнил
Два ночи 
webmaster@3iks.ru