Заложники начали негромко переговариваться. Сперва шепотом, затем, видя, что террористы не обращают внимания, чуть осмелели, кое-кто решался даже пошевелиться, медленно оглядывались, искали взглядами знакомых. Через два человека от майора сидела молодая пара, то ли муж и жена, то ли жених и невеста, но если поженятся, то брак явно будет удачным: уже сейчас похожи один на другого, словно притирались не один десяток лет. Взгляд Ахмеда то и дело соскальзывал на запястье, где секундная стрелка едва-едва ползла, а минутная так и вовсе примерзла. Валентин сочувствующе бросил: - Уже скоро. Там все рассчитано по минутам. - Да я ничего... - Займись чем-нибудь. - Чем? Валентин холодно усмехнулся: - Да нарушением прав человека! Надо отвлечь массмедиков. Да и правительства зашевелятся. Ахмед кивнул, громко щелкнул затвором, привлекая внимание, поманил пальцем бравого сержанта: - Эй ты!.. Лицо сержанта стало желтого цвета. Губы полиловели, он едва вышептал: - Что... Что вы хотите? - Что-то ваши спасатели не шевелятся, - буркнул Ахмед. - Им надо увидеть кровь, чтобы побыстрее... Ты не бойся! Один выстрел - и все. Не больно. Даже не почувствуешь. Вставай, два шага вперед. В страшной тишине сержант вскрикнул громко, по-заячьи, упал на колени: - Не убивайте! Я жить хочу! Ахмед смотрел с гадливостью: - Стыдись! Ты же солдат! Ты прошел подготовку... - Да! Но я прошел высшую школу выживания!.. Меня учили выживать любой ценой!!! Любой!!! Он верещал в панике, ибо из дула автомата в руках террориста на него смотрела смерть. Оттуда коротко полыхнет огонь, а стальная пуля разнесет ему череп, а это он не проходил. Его учили убивать и выживать, учили убивать много и быстро, но о том, что могут убить и его, говорилось скороговоркой, тут же переводя разговор на то, какие награды ждут по возвращении, о продвижении по службе, а главное - повышенное жалование, походные, двойные за пребывание в чужих водах... Акбаршах спросил по-английски Валентина: - Чего это он так? Валентин объяснил, с трудом подбирая слова: - Он, как и все американцы... знает, что все американцы произошли от обезьяны. А один американец, который от обезьяны произошел... особенно, тот объяснил, что они и сейчас еще обезьяны, и что не надо душить наши постыдные инстинкты, страсти. Надо жить как обезьяна, что обрела разум... Юный араб отшатнулся, по красивому лицу пробежала судорога отвращения: - Быть такого не может! - Клянусь! Акбаршах смотрел с недоверием. Ахмед оглянулся на них, отступил на шаг, держа заложников под прицелом. У него даже уши задвигались, словно почуял добычу или замыслил какую-то пакость. Сказал с преувеличенным сомнением: - Акбаршах прав, кто вас, гяуров, знает. Для вас соврать, что два пальца намочить... Верно, Акбаршах? А мы вот возьмем и проверим. Эй ты!.. Хочешь жить, то возьми и поимей вон ту девку... Ах да, ты ж от страха не сумеешь... Тогда дай ей по роже! Сейчас же, иначе получишь пулю в лоб. Он передернул затвором. Мигель передвинулся к молодой девушке, она смотрела устало и покорно. Его губы шепнули едва слышно: - Потерпи... Размахнулся, пощечина получилась звонкая. Он обернулся, русский и араб переглянулись, араб помялся, русский победно улыбался, а араб сказал сердито: - Ты ударил слабо. Бей как следует, иначе... Мигель взглядом попросил у нее прошения, размахнулся, ударил все же не в полную силу, стараясь показать замах богатырским. Ее голова от удара мотнулась в сторону. Нижняя губа лопнула, брызнула кровь. Он оглянулся на араба. Тот помрачнел, посмотрел на русского, снова на американца: - Еще разок! Да как следует. Мигель сцепил зубы, ударил ее в висок. Мэри упала на пол, не двигалась. Похоже, подумал он торопливо, вырубил ее минут на десять-двадцать. А за это время эти дикари чуть утихомирятся, а за это время
Девушка моего друга 
webmaster@3iks.ru