замотала головой. — Нет, нет, не хочу! — При этом она отдавала себе отчет, что говорит неправду. Женщина ничего не поняла и не прекратила возни с одеждой Амелии. Стараясь ее убедить, она слегка высунула язык. Амелия изогнулась в сладострастной судороге, но в следующую секунду еще яростнее замотала головой и властным жестом велела незнакомке удалиться. Женщина деловито привела в порядок свою одежду, взяла поднос и вышла. Амелия осталась лежать с навернувшимися на глаза слезами. Она не помнила в точности требований рафинированного нью-йоркского общества, не позволяющих двум женщинам заниматься любовью, но твердо знала, что не может этого допустить. Амелия находилась в полузабытьи. Она уже начала забывать про женщину, но на нее помимо ее воли все время накатывали волны вожделения, заставлявшие ее извиваться на циновке. Несколько раз ее приходили кормить и поить. Она уже научилась не пачкаться, поэтому туалет после трапезы занимал меньше времени. Всего Амелию обслуживали три разные женщины, одинаково красивые, но сильно отличающиеся от нее. Всякий раз после омовений Амелия кидалась целовать женщину, пожирать ее язык и оглаживать ее тело. Однако ни одна из трех так и не смогла склонить ее к любви: некая внутренняя сила не позволяла ей этого, запрещая идти на поводу желания. Проснувшись в очередной раз, Амелия почувствовала запах сандалового дерева и мускуса. Она лежала в кромешной темноте. С ее рта сдвинули маску. Кто-то принялся ее целовать — на сей раз это был мужчина. Наслаждаясь вкусом его языка, она отдалась своему вожделению и с растущим энтузиазмом сказала себе, что ею сейчас овладеют. Ей хотелось, чтобы это совершилось побыстрее. Она не могла вспомнить цвет глаз родной матери, свой адрес на Лонг-Айленде и имя человека, с которым приехала в эту страну, зато инстинкт подсказывал ей, что подчиниться этому мужчине не значит предаться разврату, в отличие от однополой любви, угрожавшей ей прежде. Сейчас она знала, что обязана подчиниться, уступить, отдаться. Выгнув спину, она подставила ему губы. Его шершавые руки принялись шарить по ее одежде, распахивая ее все больше. У нее кружилась голова. Когда была высвобождена ее грудь, до того крепко перевязанная, она почувствовала восхитительную свободу. Мужчине пришлось повозиться с ее брюками и рубашкой — можно было подумать, что он впервые сталкивается с подобной одеждой. Тем не менее Амелия не стала ему помогать. Она лежала неподвижно, не столько отдаваясь ему, сколько позволяя готовить себя к любви и не желая нарушать очарование бездеятельности. Брюки и рубашка присоединились к черному платью, уже валявшемуся на полу. За ними последовало ее нижнее белье. Она задохнулась от запаха сандалового дерева. Когда ладони мужчины легли ей на груди, она издала стон. Его ласки были настойчивыми, но в то же время нежными, словно она, безраздельно принадлежа ему, оставалась очень важной особой. Амелия все еще была слепа, зато ее рот был открыт. Прежде чем раздеться самому, он наградил ее поцелуем. Потом он улегся сверху и овладел ею руками, телом, ртом. Он не оставил без внимания ни одной, даже самой крохотной частички ее естества; начав с груди, он перешел ко рту, потом занялся животом, спиной, ягодицами, проник в нее пальцами. Амелия все еще сохраняла неподвижность, наслаждаясь всеми своими ощущениями, особенно теми, которые вызывали у нее его умелые пальцы, оказавшись внутри. Потом он притянул ее голову к своему животу. Полностью подчинившись ему, она, все еще ослепленная повязкой, обхватила губами его напрягшийся столб. Она нарушала правила, предписываемые ее социальной принадлежностью, но это нарушение оказалось сладостнее всех остальных, оставшихся в мечтах. Невидимый мужчина опрокинул
В лесу (Продолжение вечер с вахтерами)2 
webmaster@3iks.ru