Я любил выходить на балкон на рассвете весной. Стояла дивная пора цветения, и все московские яблони, груши и прочие вишни полыхали белым пламенем весны. Хоть с утра было прохладно, я выходил на балкон и делал зарядку. Соседка по подъезду, колыхаясь стокилограммовой тушей, копалась в огородике и иногда посматривала на меня, такого бодрого и атлетичного, в одних трусах. Иногда она призывно махала рукой, и я спускался к ней, и мы бешено совокупились прямо в «борозде», как мормоны. Точнее, совокупился я, а она стояла, приспустив короткие, чуть ниже колена, брюки на резинке и упершись толстыми руками в землю. Так было и на этот день. Она махнула мне рукой, но нежно-голубое небо вдруг заволокло сплошной облачностью. Соседка тревожно выпрямилась, в одной руке детский совочек, а в другой – носовой платок, и замерла, глядя в зенит. На нее, на молодую зеленую траву, на кусты сирени сыпались серебристые, похожие на снег, хлопья. Соседка, словно прощаясь, махнула рукой с белым платком, что-то хотела сказать, но только удивленно вытаращила глаза, и стала оплывать, терять могучие формы, словно она была резиновой, а из оболочки вдруг вышел воздух.
Первой мыслью было, что я сплю. Я закрыл лицо руками, при этом пребольно ударившись локтем об ограждение балкона. Нет, не сплю, во сне не больно. Убрал руки и убедился, что соседка исчезла, оставив после себя кучку одежды, детский совочек и маленькое ведерко с водой. Серебряный снег измельчал, превратился в пыль и прекратился, а следом в одно мгновение разошлись и серые облака. Из-за соседнего дома, заливая пустынный двор, выглянуло солнце. Все тоже самое, как и вчера, только без соседки.
Все это ворочалось в голове, как гранитная глыба, и никак не укладывалось. И я решил сходить на разведку. Посмотреть вблизи. Вооружившись щеткой, я выскользнул во двор. Тишина! Ни грохота трамваев, ни шума автомобилей, ни рева мотоциклов. Я потыкал ручкой щетки в кучку одежды под моим балконом, и выудил оттуда огромный бюстгальтер и такие же громадные трусы. И ее резиновые тапочки тоже были на месте. Все так, все ее.
Мимо, отчаянно визжа, промчалась собачонка, волоча за собой поводок-рулетку. Я перестал ворошить то, что осталось от соседки, повернулся и увидел в конце березовой аллеи такую же кучку одежды, как и под моим балконом. Только размеры были поменьше. В этом я убедился с помощью все той же щетки. Почти впритык к торцу нашего дома проходила трамвайная линия, а на ней – замершие три трамвая, два синих и один желто-красный. Рядом пустой автобус с открытыми дверями и такими же кучками одежды. Кажется, нас больше не было. Я – не в счет!
Из чистого любопытства я зашел в магазинчик «24 часа». Там было пустынно. Даже дежурных алкоголиков не было. А были их шмотки, разбросанные по полу. И еще в углу орал музыкальный центр об одну колонку. «Начни сначала!», – заливалось «Радио-ретро», настойчиво предлагая влюбиться «как в первый раз». «Рад бы, голуба, да вот не в кого!». – громко сказал я, перекрикивая радио. От продавщицы, симпатичной маленькой азиатки, остался только голубой халатик, бейджик на прищепке и тапочки. Никакого белья, ни трусиков, ни лифчика. Ее звали Галей. Видимо, дома у Гали ни трусов, ни бюстгальтеров женщины не носили. Прихватив из холодильника мороженое, я вышел на пустынную улицу. Асфальт нагрелся, и над ним уже стояло марево, и если правильно присесть, то можно было увидеть фальшивые лужи.
В летнем лагере. Часть 6 
webmaster@3iks.ru