подъезд" с розовыми влажными створками "дверей". И вот настал момент, когда боль и наслаждение помчались наперегонки и догонялидогонялидогоняли друг друга, пока не слились-свились верёвочкой, заставив закрыть-захлопнуть глаза и стиснуть веки до появления мозаики из зигзагов, цветных пятен и чернильных спирохет Хуана Миро. И сразу же я вдруг перестал её ненавидеть, даже когда она выпрямилась во весь свой ещё недавно так раздражавший меня рост. Она отряхивалась, облизывалась и пыталась поправить причёску и удалить следы нашей страсти с лица и тела, время от времени призывно поглядывая на меня сверху вниз. А я помнил её на коленях спереди и сзади и знал, что в любую минуту я могу снова опустить её и превратить небоскрёб в фавеллу...Потом их у меня было очень много... чёрных и белых, грязных и чистых, в бриллиантах и лохмотьях. И всех я брал только так, как в первый раз. Только так мне было хорошо. Я понял... самая высокая женщина, поставленная на колени или четвереньки, ниже самого маленького мужчины. Не знаю, было ли всем им так же хорошо, как мне, меня это не интересовало. Со своей стороны я делал всё возможное... был ласков, горяч и необуздан независимо от того, куда я входил... в "двери" или в "форточку". Только один раз... Это вспоминать страшно. Страшно и сладко.Она не захотела опуститься. Она смотрела в мои глаза и молила о пощаде. Она обнимала меня своими нежными шёлковыми бесчисленными руками и тянула в постель, хотела, чтобы мы были на одном уровне, рядом и вместе. Но у меня в крестце опять началось неудержимое биение, для неё это был пульс смерти. Я отрубил ей голову кухонным топориком и тут же успокоился. Она стала ниже и ближе, я тотчас же полюбил её, уже безголовую, но ещё тёплую. Больше я женщин не убивал - не было необходимости, остальные понимали меня и принимали моё условие. Но уехать из Мексики всё же пришлось...В свободное время я стал ездить на охоту. Моё хобби было известно друзьям и соседям, они его одобряли. Недоумевали, почему я охочусь только в одиночку, пожимали плечами, но не более. У нас свободная страна, делай что хочешь, только не вреди другим. Я и не вредил никому. Я не убил ни одной утки, ни одного зайца. Зачем? Для чего уничтожать маленьких, когда вокруг так много высоких, устремлённых в небо? Ликвидировал я только то, что мешало мне жить, что было выше меня... стволы деревьев, столбы, трубы. Я слишком тщательно искал и поэтому находил фаллические символы во всём вокруг себя. Я много читал, изучал историю искусства, психологию, медицину, пытаясь разобраться в себе. Папаша Фрейд кое-чему меня научил, но неужели остальные реагируют так же? Неужели готика и барокко - всего лишь эрегированные члены в камне? Несомненно, Гауди был серьёзно болен чем-то подобным, иначе отчего у него линии так округлы до неприличия, а балконы вызывают ассоциации только с ягодицами? Так я болен неизлечимо и фатально? Что же делать? Ждать смерти или растительного существования? И тут мне попал в руки древний арабский манускрипт "О душе и излечении её" в очень плохом и сумбурном переводе на французский. Понял я лишь одно... я не первый больной и излечим. Я стал изучать этот странный и тогда ещё чужой для меня язык. И углубился...Всё это было внутри и рождено вместе со мной. Я понял, что не могу жить в большом городе с его небоскрёбами, католическими храмами, телебашнями и фонарными столбами. Все эти каменные, бетонные, стальные фаллосы, нахально и
Очередное путешествие 
webmaster@3iks.ru