Да, говорят, твои жеребцы эту немку вчера уже разок отпускали. Да так, что ночью к ней фельдшера вызывать пришлось. Я ощутил острый приступ наподобие зубной боли.- Мерзкая история, - согласился я, - Я как раз посты обходил…- Развалили дисциплину, понимаешь! Советские люди, а ведут себя хуже фашистов! Нет, ну я сам не против подмять под себя какую-нибудь фрау, у них тут тоже у половины мужей поубивало, но её ж словно на кол сажали!Сказать мне было нечего, кроме как повторить свою просьбу.- Именно поэтому я прошу отпустить её, товарищ майор. Ребята обозлены, жаждут мести, а теперь вот дорвались, что называется. Иванов был у нас душой компании… Они, конечно, ответят, но девчонку надо отправить домой. И на будущее вести таких пигалиц в комендатуру, а не тащить на гарнизонную губу.- Что-то ты шибко добрый стал. Совесть мучает?- Я в этом участия не принимал. - Вообще, это правильная мысль, - согласился Каландадзе, прикуривая от трофейной зажигалки, - М-да. А хлопцев своих приструни, пока не поздно, иначе политотдел на нас всех собак повесит. Это же не первый случай у тебя?- Если б только у меня, - вздохнул я.- Да, Володя, - покачал он головой, - Изрядно попортили немецких девок наши чудо-богатыри… Скажи, её правда заставили говно жрать? - Собственное, товарищ майор.- Интересно, как? - Лучше бы вам не знать, товарищ майор…- Даже так? Действительно, мерзкая история. Как думаешь, эта твоя фройляйн не пойдёт жаловаться?- Кому?! Да она и дома-то почти наверняка будет держать язык за зубами. Если, конечно, хочет когда-нибудь замуж выйти.- А ты думаешь, она хочет замуж? – вскинул брови Каландадзе, - Э-э, да после такого впору в петлю лезть, а не под венец идти!- Не знаю. Она говорит, у неё в городе жених есть. - Небось, какая-нибудь сволочь из «гитлерюгенда»?- Да какая теперь разница… Досталась-то она моим героям, а не ему!Майор придвинул чернильницу.- Ладно, - сказал он, накладывая на листок размашистую резолюцию, - Отправляй свою фройляйн домой. А героев своих предупреди – ещё одна такая Эмма, и каждый ответит по всей строгости. Не посмотрю, что у кого-то грудь в медалях и мать-старушка! Зачитай-ка ты им ещё раз директиву политотдела фронта об обращении с мирным населением. Пусть проникнутся.- Зачитать-то недолго, товарищ майор. Сплошные «битте» и «данке шён». Словно немцы нас три года не резали, как скот, и целыми деревнями не сжигали…- Не бурчи, старлей. Наши, как выяснилось, тоже не ангелы. Ещё вопросы есть? - Никак нет, – козырнул я, - Разрешите идти?- Иди, - махнул рукой Каландадзе, - Да не забывай о нашем разговоре. Прямо у штаба я поймал «виллис» связистов. - Дуй на губу!Эмма дрожала, как осиновый лист. Сбиваясь, она лепетала что-то о больной матери и младших сёстрах.- Мама и сёстры – это хорошо, – сказал я по-немецки, - Хотелось бы знать, где твой отец? В вермахте?Девушка потупилась.- Он… он… был доктор. Он погиб… Две месяца назад… Я провёл ладонью по её льняным волосам. - Успокойтесь, фройляйн. Это война. А теперь пойдём.- Куда?- Домой. Ты свободна, Эмма.Девушка непонимающе захлопала ресницами. Потом обернулась на конвоира.- Вы тоже можете быть свободны, сержант, - сказал я ему, - Вот распоряжение командира части об освобождении задержанной.Конвойный пожал плечами и молча вышел, оставив дверь открытой. - Ну, а теперь, - я расплылся в максимально любезной улыбке, - Как говорится, с вещами на выход!Реакция немки на весть об освобождении была странной. Она разрыдалась.- Warum?! – всхлипнула
Номер неизвестен. Часть 2 
webmaster@3iks.ru