Милана уже не вела занятия и почти не выезжала из дома, проводя время за чтением, какой-то полезной гимнастикой и домашними делами. Она по-детски ревновала его к работе, к городу, тяжело перенося последние дни нетерпеливого ожидания родов. Она гладила его рубашку, когда он, бодрый, после удачного во всех смыслах трудового дня поднялся к ней на 2-й этаж, обнял её сзади и поцеловал в шею. Она была напряжена, и он спросил, что на этот раз. Держа рубашку двумя руками и подбирая слова, она вдруг заговорила. О том, что боится ненароком все разрушить. Разрушить этот их мир, который создал он. Несмотря на её протесты, что бы она там ни говорила в прошлом, она считает этот мир своим. И боится за прочность и надежность их отношений. Ведь если он, как все мужчины, и как он сам, вдруг вздумает совершить ошибку или что-то изменить, то хватит ли у неё сил, как у него, танка (она так и назвала его – танк), все исправить, и забыть, и жить как раньше. Она боится когда-нибудь стать им и не хочет, чтоб он становился ей, ведь она теперь уязвима, у неё - малыш. И прижала к лицу его недоглаженную рубашку. И он поразился её интуиции, примитивно прикинув, не прокололся ли он где. Приблизительно проследив ход её мыслей, он понял, о чем её беспокойство и обрадовался: наконец-то! Усадив её к себе на колени на кресле-качалке и отбросив рубашку, он успокоил её, выспросив, откуда такие мысли. Она ответила, что видит свои обиды, и капризы, и ревность, и несексуальность. Насчет сексуальности он подтвердил, да, ведь она теперь вроде мадонны с младенцем, а какой же богохульник захочет мадонну. А насчет всего остального – это терпимо и терпеть-то осталось немного, пару-тройку недель. Так и не сказав ни слова о любви, она призналась, что он ей нужен, её устраивают их отношения, и она, наконец-то, боится потерять его. Он даже забыл подумать о том, сколько лет ждал этого признания. Но вот слова произнесены, он качает её на кресле, и у него невыносимо затекают, просто отваливаются ноги от её тяжести. За последовавшие затем 2-3 недели до родов он всего-то несколько раз поимел сговорчивую Марину, никуда не увозя её, заперевшись с ней в танцклассе или в машине. И пораньше спешил домой, чтоб насладиться трогательной заботой о себе Миланы. Октябрьской ночью она родила мальчика (опять мальчишка! – досадливо подумал он), на родах он, разумеется, не присутствовал - не мужское это дело, приехал утром. Малыш не был ни на кого из них особенно похож, но Милана была довольна сыном. Он не вел себя как сумасшедший папаша, он же не умалишенный, он и в молодости-то таким не был. Она упрекала, почему он не трясется от счастья над малышом, как они с бабушкой. Он мог бы ответить, что он и так отец двоих детей: её и старшего сына, но опасался, что она не поймет шутки. Сказал лишь, что она его хорошо знает, чтоб спрашивать о такой ерунде. Она подтвердила, что да, хорошо знает. Привезя её домой и наблюдая, как она, постройневшая, но все же слегка пополневшая, кормит сына грудью, он спросил, когда она хочет свадьбу. Не удивившись, она спросила, разве ему так плохо. Он ответил, что любовниками они уже были, теперь он хочет её на законных основаниях, чтоб ей нечем было отговариваться, и грустно прибавил, что её любовник теперь – их
Одно сердце для двоих 
webmaster@3iks.ru