мягким. — Любительница прогулок по парку и велосипедов. Обожающая близко знакомиться с этим транспортным средством. Лично его познавать. Чувствовать интимными складками каждую выступающую деталь. — Он помолчал чуть-чуть. — Пробовать даже на вкус.
Ларёк взглянула испуганно на него, заморгав. Ладонями она загородила колени, словно запоздало устыдившись искушающего облика.
— Вы... были там?
Она тихо ахнула.
Ну да, это первое, вероятно, что она могла заподозрить. Раз уж они встретились в парке, где делалась часть тех приснопамятных снимков, логично было подумать, что дядя частенько гуляет здесь и что он вполне мог в то время стать случайным свидетелем той её фотосессии.
Он смежил веки, пытаясь вспомнить дословно веление Чальки.
— Не только был. — Голос его по-прежнему переполнялся теплом и мягкостью. — Я даже увековечил на всякий случай кое-что для истории. Ты же ведь, девочка, любишь сама сохранять себя на матрице телефона?
«В принципе, не противоречит приказу».
Включенный диктофон в кармане его пиджака записывал каждое слово беседы, создавая для Чальки свидетельство выполненного обета.
Лариска тяжело задышала, глядя на него уже почти с паникой. Пальцы её непроизвольно сжались на миг в кулачки и тут же разжались.
— Это была просто шалость. Я не хотела.
Глядя на неё, трудно было в этом засомневаться. Ну чистый ребёнок.
— Чего не хотела? — вскинул тем не менее недоверчиво бровь Борис. — Я тебя вообще-то ни в чём ещё не обвинял пока. Но ты, похоже, ощущаешь сама, что сделала что-то не то, и хочешь рассказать об этом?
— Ну...
Ларёк сдвинула ноги. И вроде бы закусила изнутри щёки. Трудно сказать, что она сделала, но личико её покрылось мгновенно ямочками.
— Скажи мне, Ларис, — выдохнул он как можно более дружелюбным и преданным тоном, чувствуя себя омерзительно, чувствуя себя извращенцем, если не педофилом. — Я не буду тебя упрекать. Я знаю, что для подростков некоторые вещи естественны. Меня просто волнует твоё душевное и физическое здоровье в психосексуальном плане. Поэтому я хочу узнать больше. Будь со мной откровенна — и нам не придётся затрагивать эту тему при твоих родителях.
Борис облизнулся, сглотнул слюну, ощутив сухость в горле. Лариса на него не смотрела, опустив голову, щёки её горели.
— Ты... часто любишь трогать себя?
Племянница кивнула с потерянным видом.
— Это едва ли ответ. — Борис сделал свой голос слегка укоризненным, чуточку обвиняющим. — Скажи это вслух.
Она облизнула воровато губы, бросив косой взгляд по разные стороны скамейки, прежде чем ответить.
— Д-да.
— Что «да»?
Вопреки ощущаемому самоомерзению, ему в этот миг стоило величайшего труда не усмехнуться.
— Я, — пальцы её вцепились в край скамейки, почти побелев, она прикрыла глаза и стала раскачиваться, — люблю трогать себя. Ч-часто...
— Как ты это обычно делаешь, Лариска?
Голос его был тих и нежен, как шёлк. Как лавсан. Как серый бархат.
— Я просовываю в свои т-трусики руку, — личико её искривилось, — и... п-провожу пальцами... п-по своим пполовым губкам. Потом я... к-касаюсь... — она задышала часто, покраснев ещё гуще, глаза её были закрыты по-прежнему, пальцы её рук сплелись и расплелись, — своего к-к-клитора...
Борис в эту секунду тоже испытывал невольное побуждение осуществить нечто подобное. Но Лариска могла в любое мгновение открыть глаза, что его бы поставило в не совсем удобную ситуацию.
— Не нервничай, Лар, — мягко шепнул он. Просто само участие и забота. — Всё хорошо. То, что ты рассказала, естественно для твоего возраста. Можешь не открывать глаза, если тебе так легче.
Зачем он сказал сию фразу? Не из желания же и правда вздрочнуть на неё. Неужто ему легче мучать девчонку, когда нет глазного контакта?