- Спасибо, папаня, я думал, что ты что — то дельное скажешь. - Раньше надо было думать, в Сомали этом твоем. Говорил я тебе, оставйся в селе, так нет же, ему, видите ли, надо было летать. Вот и долетался. - Я что ли виноват. - Тебе отхватили, значит, ты и виноват. - Да чем, ну, чем я провинился?! - Психанул отпрыск. - Человек сам хозяин своих бед. Где - то недодумал, где — то недоглядел. А может и на рожон попер, с тебя сбудется. Еще разобраться надо, что там у вас за «гуманитарная помощь» такая была.
- Если Наташка меня бросит, я не переживу, - как — то очень искренне сказал сын и доверчиво положил свою голову на плечо к отцу. Так и сошлись эти две головы на одном теле — лысеющая, седая голова отца и буйная шевелюра сына, которая не поредеет уже никогда. Отец, похожий на здоровенного вертикального жука, был значительно крупнее сына. Худенький Павел и сейчас по сравнению с ним казался ребенком. Митрич обнял Пашку за плечо, зарылся носом в его волосы, отцу казалось, что они пахнут так же, как в детстве сына - каким — то дешевеньким, приятным мылом и солнцем.
- Я, бывало, наклонюсь к тебе в колыбельку, а ты, хвать меня за усы, сам крошечный, а цепкий, как репей. Хохочешь, а голосок звонкий и ножками своими лупишь меня в грудь, а они крепенькие, как кулачки. И такой ты настырный и противный был, что кажется, взял бы тебя на руки, прижал к себе, да так бы и носил, всю жизнь, до смерти. - Со светлой улыбкой вспомнил отец. Пашка поежился и всхлипнул, а отец продолжал: - А то, слышишь, пустил я тебя с горы на велосипеде, а ты, бах, яйцами об раму. Ору было, я чуть не рехнулся, - щурился от счастливых картин отец. А сын вдруг отстранился и с укоризной поглядел на него. Родитель был поражен глубокой печалью его больших, темных глаз.
- Ну, то есть, я хотел сказать, что дюже бойкий ты был уже тогда, - виновато кхекнул «папаня» и отер кулаком усы, смекнув, что сболтнул лишнее. И тут же взбодрился: - А что, это я виноват что — ли, что ты яйца свои с измальсва не берег, то об велосипед бил, то вот в Африке их оставил. Мимо шла Наталья в длинном, светлом сарафане, в венке из полевых цветов, с розовыми очками, лежащими на прическе поверх венка. Игривый ветер лепил тонкую ткань платья на стройное тело девушки, которое проступало четко своими крутыми, гранеными бедрами и пирамидами грудей.
- Мужчины, что вы тут жаритесь на солнце? Айда обедать. - Позвала она близких, щурясь от солнца и поправляя локон. Родственники проводили это чудное видение взглядом, оба глубоко вздохнули: - А то еще, помнишь Пашка, как ты на двери огонек нарисовал, а твой дядька Васька спьяну хотел от него прикурить?..
II. С вечера Васильевна, супруга Митрича и мать Павла была сурова: - Опять, кобелина старый, на Наташку губы расслюнил? - Прямо влепила она в лоб мужу, едва они уединились в своей спальне. Васильевна была женщиной суровой, но справедливой. - В смысле? - Развел руками мужик. - А то и «в смысле», возьму кастрюлю с кипящим борщем, надену на твою подлючую башку и завяжу снизу, как ушанку. Счас у нас один инвалид в доме, а то будет два. А то я не вижу, как ты вокруг молодки вытанцовываешь: Наташенька, вот тебе полотенечко, Наташенька, возьми тот кусочек, он самый вкусный. Гляди, вражина, тронешь ее - или
Пленник 
webmaster@3iks.ru