видит неподвижно лежащего на полу дядю Илью с размозжённой головой. При плохом свете ночника на ковре ширится пятно крови. Она понимает, что он мёртв, как котёнок в луже своих внутренностей, которого мальчишки её двора сбросили в прошлом году с крыши на асфальт перед подъездом, и её снова мутит, в глазах плывут тёмные круги.
— На улицу нельзя, — тихо говорит Юля, — Увидят. Не бойся ты его, он уже подох.
— Подох? — выговаривает Полина плохо послушными, испачканными противным привкусом рвоты и крови губами.
— Да, подох, подох, — повторяет Юля, — Я башку ему топором расколола, как арбуз. Ха! Если сильно по башке топором ударить, человек подохнет. Особенно если несколько раз. Такая человеческая природа. Идём в ванную, умоешься.
Сидя нагишом на краешке ванной, накрытом полотенцем, Полина полощет рот и выплёвывает к крестообразно зарешёченной дыре водостока. Ей всё ещё нехорошо, страшно, холодок проходит по затылку, её тошнит. Юля моет ей лицо рукой, потом - остальное тело, нежно гладит между ног, целует в губы.
— Хватит... От меня блевотиной воняет, - пытается сопротивляться Полина, но тщетно, Юля продолжает её страстно целовать в губы и таранить пальчиками внутри слегка влажной щёлки.
— Не блевотиной, а мороженым, - шепчет Юля, но останавливает свои мучительные ласки.
Потом вытирает брызги кровавой грязи со своих ног, моет под краном топор.
Видя смываемые с него лоскутки какой-то кровавой кожи и слипшихся волос, Полина встаёт, опирается руками о край раковины и, намного поразмыслив, снова начинает блевать.
— Ну ладно, хватит! — прикрикивает на неё Юлия раздражённым голосом, — Неужели ты сегодня так много съела? Одевайся, пора сматываться.
Полина находит свою одежду на стиральной машине, но одеваться ей трудно и всё время хочется блевать. Застёгиваясь, она тупо смотрит, как Юля отирает топор о полотенце, на котором она раньше сидела.
— Хочу взять с собой, — объясняет Юля. — Полезная вещь.
Проходя мимо двери гостиной, Полина, ёжась от страха, всё-таки заглядывает туда. Дядя по-прежнему лежит на полу, но как-то не так, как раньше.
— Не надо, не ходи! — вскрикивает она, когда Юля ступает на порог комнаты, — Он... Он движется!...
— Да подох он, — кривясь от презрения, говорит Юля, подходит к дяде и пинает его в бок ногой, — Видишь, ничего не чувствует. Можешь сама проверить.
Но Полина лишь в ужасе мотает головой. Одно хорошо - блевать ей уже нечем.
Юля открывает шкаф, обыскивает висящий там пиджак и находит кожаное портмоне. Она вытаскивает оттуда разноцветные (и похоже, не только отечественные) купюры и запихивает их в карман джинс.
— Вот наблевала ты некрасиво, — замечает Юля, показывая на лужу возле кресла, — Фу. Выходи в прихожую.
Полина выходит и, обернувшись, видит, что Юля присела над трупом и что-то сделала с ним, резко дёрнув локтем назад, что-то плохое и страшное. Очевидно, она лишила его гениталий.
Когда они выходят из дома, небо уже совершенно чёрное. Они идут пешком, по дороге, ведущей через песочные горы и недорубленный лес к шоссе. Юля несёт в кульке топор. Громко стрекочут сверчки, полевая трава пахнет густо, как дым. Они сворачивают с проезжей части и выходят на шоссе через лес. Они идут долго и молча, вдоль проезжей части, обдаваемые пылью и вонючим угарным ветром проносящихся мимо машин. Полина уже окончательно не верит в гибель дяди Ильи, но её продолжает покусывать противная дрожь.
— Он и со мной это сделал, - говорит вдруг Юля, когда они добираются до окраины какого-то городка и останавливаются возле пустынной ночью детской площадки.
— Что сделал? - уточняет Полина, холодея от ужаса. Сердце её