Я не знал, что это значит, но догадался, что тётя спрашивает про то, что позднее мы стали называть оргазм, а тогда говорили «кайф словить».
— Четыре раза. Пятый не успел.
— Ого! Молодец! А я и не поняла! А, ну да, как там у тебя! Сперма ещё не выделяется же. Насухую! Ты это... Вот что... - Тётя встала и натянула трусы, вихляя бёдрами. Затем расправила платье, отряхнулась и пригладила волосы. Потом она наклонилась ко мне и приблизила лицо, обдавая запахом перегара. Её губы шевелились очень близко и на них я почувствовал (или просто показалось) свой запах. Запах своего членика. Так пахло у меня под самой головкой, в пазухах кожицы, где она примыкает к уздечке. – Ты вот что... Не говори никому. Особенно маме. А то сЕстра (именно так, с ударением на первом слоге она обращалась к матери в кругу семьи) не поймёт. Не правильно поймёт. И моим знать ни к чему. Короче ты умеешь хранить секреты? Это будет наш маленький секрет. Договорились?
— А продолжение будет? – робко спросил я.
— Может быть, если будешь хорошим мальчиком! – Тётя задорно подмигнула мне. - Ну что, пойдём? Или так и будешь стоять со спущенными штанами?
Я словно опомнился и посмотрел на себя – я стоял посреди поляны со спущенными до колен трениками. Мой всё ещё эрегированный, влажно лоснящийся писюлёк торчал перпендикулярно телу на безволосом лобке. Плавно и незаметно переходящем в плоский мальчишечий животик. Плотно сжатые тоненькие ляжки словно прятали тугую сморщенную мошонку, а незагорелые ягодицы диссонировали с окружающим пейзажем своей неестественной белизной и твёрдостью. Я поспешно натянул штаны вместе с трусами (почему-то вспомнилось, как мама сегодня достала эти белые трусы с нарисованными на них сливами и абрикосами с полки и велела надеть свежее) и побежал догонять тётю.