Здесь я нарушу и вытру ноги о каноны повествования от первого лица. Можно хоть раз побезобразничать? Ну хоть немного? A little. Thenk you. Если кто-то задавался вопросом, а грешат ли священнослужители? Отвечаю. Ещё как. Наверное, многие сталкивались аварийными ситуациями из-за обычного человеческого фактора. Это и есть нарушение должностных инструкций и несоблюдение функциональных обязанностей. А несёт ли священнослужитель ответственность за нарушение своих должностных инструкций? Отвечаю. Не несёт от слова совсем. А есть ли у него таковые? Ну, наверное, это те десять заповедей, о которых знает и школьник. Одна моя приятельница однажды спросила, а почему нельзя пить за рулём? Глупый вопрос, однако. Но я ей ответила. Нельзя. Хотя бы потому, что это неудобно. Выйди из-за руля, накрой поляну, и пей, сколь душе угодно. Я не права? Потом можешь хоть на голову встать, хоть лечь на капот и задрать ноги перед первым встречным. Но на капоте, опять же, это делать неудобно. Однако за руль после ни-ни! Но я отвлеклась. Болтовня – просто мой бич.
Итак, где-то в средневековой Европе.
Худая лошадка с трудом тащила меня по пустынному тракту. Солнце клонилось к горизонту, слабый ветерок едва теребил края капюшона. Опустив голову, я покачивался в седле и лениво отмахивался от назойливых насекомых. Впереди послышался лай собак. Это была деревушка, о которой намедни вещал отец Кин, а за ней – цель моего пути, женский монастырь. Спешившись, я помочился в придорожную канаву. Бросив в рот последний сухарь из котомки, я запил его тёплой водой. Дальше я шёл пешком. Лошадь приободрилась и двинулась за мной налегке.
Сегодняшний день ознаменовался для меня путешествием. Вчера после обеденной трапезы я по обычаю подметал церковный двор, когда ко мне подбежал служка.
— Тебя призывает отец Кин, - сказал он.
— Зачем?
— Иди, и узнаешь.
Отец Кин восседал за дубовым столом в своём кабинете и сосредоточенно скрипел пером.
— Я прибыл, - сказал я, склонив голову.
Отец отложил папир и просверлил меня пронзительным взглядом.
— Мой выбор пал на тебя. Гордись. Ты отвезёшь свиток матушке Петре в девичий монастырь. Путь не близкий. Там тебе отведут келью и ты заночуешь, а наутро отправишься обратно. К вечеру принесёшь ответ.
— Слушаюсь, падре.
Наутро я выехал из монастыря, а к вечеру приближался к женской обители.
Начинало смеркаться. Приблизившись к витиеватой ограде, увитой плющом, я огляделся. Подле приоткрытых ворот на земле сидел страж и громко храпел. Ржавая алебарда лежала в траве. По бородатой роже ползали жирные мухи, подъедая крошки от пирога, который стражник, видимо, с полчаса назад жрал. Скривившись, я почему-то подумал, а неплохо бы запихать этих мух в его распахнутое хайло. А? Вот бы шороху было! Я прошествовал беспрепятственно, и у входа в парадное меня поджидала прехорошенькая послушница.
— Здравствуй, инок, и проходи в коридор, садись на скамью, я доложу матушке, о твоём скором прибытии.
Юная красавица премило улыбнулась и растворилась в глубине коридора.
За портьерами слышалось приглушённое девичье щебетание вперемешку с хихиканьем. Скамья подо мной предательски скрипела, я ёрзал и под невидимым наблюдением густо краснел.
— Боже, какой он молоденький, - доносились до меня отголоски послушниц.
— А как покраснел, истинно прелесть.
— О-о, я бы пощупала у него между ног.
— Я сама бы пощупала, хи-хи, а может, и губами попробовала.
— Т-ссс, тихо, матушка идёт.
В коридор вошла весьма миловидная женщина средних лет в монашеском одеянии и приветливо улыбнулась.
— Ты, видно устал с дороги?
Я смиренно склонил голову.
— Тебя ждёт трапеза, я распорядилась, затем ты примешь ванную и тебя отведут в келью. Отдохнувши, ты отправишься назад. Проводите гостя! – матушка Петра хлопнула в ладоши.