тебе о своём детстве, юности, о своём сексуальном воспитании.
Витя налил Марине полный стакан вина, плеснул себе виски с полстакана и начал свой рассказ.
Рассказ Вити.
Моя семья была уникальной. Поначалу-то я этого не понимал, думал у всех так и воспринимал все как должное. Дело в том, что в нашей семье, ну не то, чтобы культивировался культ нудизма, но ходить голым по дому было естественным. Родители спали в своей спальне, а мы с сестрой - в своей детской комнате. И видеть, как папа, например, выходит из душа с болтающимся между ног членом приличного размера, было обычным делом. А иногда, заглянув в туалет, кстати, ни туалет, ни ванная никогда не замыкались. Там даже замков не было. Так вот, заглянув в туалет, можно было увидеть маму, сидящую на унитазе, с раздвинутыми ногами и с хорошо видимой толстой желтой струей, бьющей из волосатой промежности.
А мои самые первые детские воспоминания связаны с катанием на папиной спине, когда она (спина), как лодка, на волнах, то медленно и плавно поднималась и опускалась, когда папа лежал на маме, а то ускорялась и качалась быстро и энергично, так, что я еле удерживался, чтобы не скатиться. Хотя часто соскальзывал с мокрой, потной спины, но потом снова взбирался. Да, да, мои папа и мама не только ходили по дому в неглиже, но даже занимались сексом на наших с сестренкой Ленкой глазах. Бывало так, папа заходил в кухню голый и с сильно, до звона, торчащим писюном. Яички, вжатые в основание ствола, блестящая головка, открытая от крайней плоти и мутная капелька на кончике ствола. Обычно он говорил:
— Мать! Мне срочно требуется разрядка, пошли в спальню. Если мама не могла отойти от плиты, то папа мог нагнуть ее прямо в кухне, задрать на ней халат, если он был, вставить свой писюн ей под попу и. .. Тогда я ещё не знал таких слов, как трахать, дрючить, ебать. Я считал, что это какая-то взрослая игра и нам с Ленкой лучше не вмешиваться, а тихонечко исчезнуть. Они никогда не закрывались и разрешали заходить к ним в любое время и смотреть, как они занимаются сексом. Иногда, мы с Ленкой обнявшись, стояли в стороне тихонько и с небольшим ужасом смотрели, как они меняя позы, со стонами, рычанием и криками предавались любви.
Как-то Ленка сказала: "Неужели когда-нибудь и в меня кто-то будет совать такую страшную пипиську!?" А я её успокоил: "А ты при этом также, как мама, будешь стонать от удовольствия..." "Кошмар!".
Я с детства знал, чем мальчики и дяди отличаются от девочек и тетей. Мой, тогда ещё совсем крошечный краник был всё же больше похож на Папин писюн, когда он был мягким и относительно маленьким, чем на мамину или Ленкину щелочку. Но, иногда Папина сарделька, как его называла мама, превращалась в большую и упругую палку сервелата, задранную кверху. Тогда равных среди нас ему не было. Обычно, в такие моменты папа уговаривал маму вставить свой "сервелат" в мамину маленькую щелочку и долго двигать им в бедной маме. Нам с Ленкой казалось, что это должно быть очень больно маме, судя по стонам и охам, которые срывались с маминых губ, но она каждый раз уверяла нас, что всё хорошо и ей всё это очень нравится.
Мамин и Ленкин разрезики отличались только длиной и волосатостью. Естественно, мне больше нравилась Ленкина писька. А мамина немного пугала. Вроде бы такие же плотно сжатые две складочки, как и у Ленки, но когда папа довольно легко вставлял маме свой огромный писюн,
А завтра придешь? 