Стая съедает верного пса мгновенно, оставляя только кровавое пятно.
— Вот тут мои корни, Оксана... Отсюда я вышел. Это Печенецы... Тупик дороги и жизни. Отсюда я уехал в солнцем раскалённый Афган. И сама понимаешь, не было у меня там чувства страха, или ненависти к моджахедам. Была одна только доля, да такая, которую в народе пиздецом зовут, и понимание, что везде не сладко. А отсюда и жалости у меня особой к людям нет, и понимаю я, что мир устроен просто и жестоко. Не возьмёшь по праву своё, отберут другие, не отстоишь свою жизнь, заберут её другие. Ценишь только преданных и любящих. Остальное всё пустое, Окси. А потом вернувшись из Афгана, приехал я в родную деревню, а работы нет... И поехал я лес валить к лесникам в Ребовичи. Это на Ояти, её приток река Капша. Там хоть леспромхоз был тогда. Съездим туда. Не пугайся этих мест. Оказалось, что в них-то и есть наша русская сила. Я не сразу это понял, но это так. Там летом выдры плавают вечерами, бобры делают запруды на реке, кабаны приходят на огороды, волки стаями приходят зимой в деревню, там баба Аня, мамка районного мента, на яме продаёт самогон мужикам. Деревня тоже стала вымирать. Леспромхоз приказал долго жить. Вот и подался я в Питер с мужиками... так-то милая моя девочка. Поехали.
Оксана смотрела в окно на проплывающие мимо занесённые снегом суровые северные ели, куталась в свитер, пряча ладошки в длинных рукавах. Дорога проходила через всё более и более дикие места. Становилось понятно, что заглохни машина в этой глуши в мороз и на ночь, и жизнь повиснет на волоске, но мотор уверенно урчал, мороз был небольшим, и мимо летели красивейшие зимние пейзажи, холмы, поля, леса, озёра и реки подо льдом, болота с сухостоями, всё ближе к землям веппсов.
— Оксана, ты посмотрела, откуда начинается Родина. Нам с тобой надо в северный монастырь съездить. Грехи замолить. Поедем в Нижне-Свирский монастырь (Свято-Троицкий Александра Свирского). Вернёмся из Ребовичей, через Лодейное поле, обратно, переедем мост через Свирь, после монастыря в мотель в Инеме заедем, переночуем.
— Там ресторанчик есть? Кушать хочется, Андрюш.
— Да, там есть небольшой ресторанчик, делают хорошее мясо по-французски...
— И часто ты туда ездишь грехи замаливать?
— Да не часто. Сама знаешь, что душегубы мы с тобой. Ну не за малолеток же мне грехи замаливать...
— Это на мне грех лежит. Ты котов жирных кровососов кончил. А я вот мужичка под микрофон, по сути ни за что, цинично так, кончила. Ты б его глаза видел.
— Ну как, Окси, ни за что... За бабки ты его убила. А остальные жертвы тебе в глаза не смотрели ? Ты их тоже за бабки мочила. И надо сказать, что нормально ты приподнялась на этом.
— Да как тебе сказать, Андрюш. Жил себе человек, жил. Снял меня в кабаке, тёлку на ночь, а по-сути я его сняла, зная о роли ему отведённой. Плохо я поступила. Хватило бы и акционеров-жидов, кровососов ебучих, отстрелить. А деньги... Много ты обо мне знаешь !
— Ты же Председателя дожимала... Ну помолись, помолись если надо. Он там на небесах один хуй спит непробудным сном. Глядишь, спросонья, не разобравшись, и простит нам грехи наши.
— Андрюш, приедем в мотель, поговорить нам надо.
— А что не по пути?!
— Боюсь баранку потеряешь и выгонишь на мороз, своим ходом до Питера добираться..
— Ну, как знаешь.
Клуб IX
Машина с горки вкатывалась в Ребовичи. Слева мелькнул дом бабы Нюры, матери Мишки Тихвинского. Колея с проталинами до конца
Лесная Нимфа. Храм древесной королевы. Часть 14 