как было. Пузырь нарративности схлопывается, возвращая тебя к началу отсчёта и лишая воспоминаний о случившемся.
— Сколько раз это уже происходило?
Голос мой осип.
— Одиннадцать октиллионов семьсот восемьдесят четыре септиллиона триста двадцать семь секстиллионов девятьсот восемьдесят семь квинтиллионов триста девятнадцать квадриллионов девятьсот пятьдесят шесть триллионов четыреста тридцать семь миллиардов шестьсот сорок шесть миллионов восемьсот пятьдесят две тысячи семьсот восемьдесят девять.
Я моргнул.
Это было больше, намного больше числа оборотов той темпоральной петли, что свела когда-то с ума известную мне Нагато. Не разыгрывает ли она меня, можно ли вообще остаться самой собой, пережив столько раз подобное?
— Не все циклы абсолютно строго повторяют друг друга, — мягко произнесла Юки, явно догадавшись о моих мыслях. Рука её снова легла поверх моей. — Некоторые из них отличаются друг от друга как совершенно разные модели реальности. Меняется и контекст мира вокруг.
Я смотрел ей в глаза, смотрел с неотрывной тоской. По спине моей прошёл холодок, я вдруг на мгновение словно увидел в ней совершенно другую девочку с волосами синеватого оттенка и почти тем же взглядом, несмелую пионерку из архаичного и причудливого советского детского лагеря.
— Л... Л-лена?!.
— Семён, — откликнулась негромко она.
Пальцы её на моей руке нежно сжались, я задышал так сипло и часто, словно мне лет под тридцать и словно я унылый неудачник-затворник из задрипанной российской хрущёвки.
Откуда я знаю такие слова?
— Неважно, — откликнулась вновь она. — Реальности могут различаться. Суть одинакова. Важно то, что происходит здесь и сейчас.
Я стиснул зубы. Мне захотелось зажмуриться, зажмуриться в очередной раз, но было чувство, что мир исчезнет, если я это сделаю.
— Что происходит сейчас?
Впрочем, я знал.
Сброс.
— Сброс, — эхом мыслей моих подтвердила она.
— Я всё забуду? Но я не хочу. В этом нет смысла. Я узнал Микуру в пузыре этом едва ли не лучше, чем когда-либо вне пузыря, и теперь всё это пропадёт? Это абсурдно — мистер Фотерингей из рассказа Уэллса, раз за разом лишающий себя воспоминаний и всемогущества лишь для того, чтобы в двенадцатиоктиллионный раз заново угодить всё в ту же ловушку.
— Этому нет альтернатив, — произнесла Юки. По чертам лица её как будто прошло колебание — или мне показалось? — Попытка сохранить воспоминания о скрытом потенциале лишь приводит к ускоренному коллапсу пузыря.
— Но что, если я косвенно...
Я осёкся. Вдруг осознав, что верхнего света в комнате нет, что люстра погасла, причём погасла неизвестно когда. Или — просто перестала существовать вместе с миром?
Юки мягко коснулась губами моих собственных губ. Странный это был поцелуй, на этот раз кажущийся скорее сестринским, чем страстным.
— Попробуй, — пощекотал меня её выдох.
Девушка приобняла меня, в движении этом было что-то прощальное, я, не думая, обнял в ответ крепко её. Мой вздох, её вздох, затем темнота, сгустившаяся вокруг нас, кажется, тоже как будто вздохнула — и обняла нас обоих.
Бывают на свете дни, когда у тебя налаживается едва ли не всё изначально, когда переливчато-радужный водопад временного потока несёт тебя по событиям гарцующим сказочным пони, когда каждая капелька времени ощущается тобой словно капелька мёда — растягивающаяся следом за ложкой и бесконечно сладчайшая.
Например, когда ты просыпаешься от удивительно нежного сна, трогательного — и щемящего в то же самое время. Сна, где ты обнимал девушку — и она обнимала тебя.
— Юки, — ладонь моя двинулась ещё раз, чтобы погладить её. Но я осознал, что касаюсь при этом лишь шершавой материи одеяла.
В носу моём защекотало.
— Тьфу.
Я чихнул.
Какой странный сон. Я и она? Хотя, конечно, бесспорно, Нагато красивая девушка. Но как это могло бы произойти? Что
Про Надю, матрац и колечки 
webmaster@3iks.ru