кроме полбатона белого хлеба и подсолнечного масла, ничего не было, и я сделал нам тосты. Лида дула на чай, смешно вытягивая розовые губки, как маленький ребенок, и хрустела тостами. Вообще она была бесконечно мила со своими волнистыми темными волосами до плеч, чуть скуластым личиком и искристыми карими внимательными глазами изподлобья. Когда она насытилась, на блюде осталась только поджаренная горбушка.
Мне нравилось, когда она удивлялась. В кабинете Потапа Валентиновича стоял маленький телевизор, не простой, а «комби», видеодвойка. Лида потыкала пальчиком в отсек приема кассеты и спросила:
— А это для чего?
Пришлось объяснять. По части техники она была жутко невежественной. Хорошо, с унитазом разобралась.
Потом, после краткой экскурсии по комнатам, она сказала:
— Я на минуточку.
И тут же заснула, как зверек, оказавшийся в безопасности. Она лежала поверх одеяла, я не хотел ее будить, и потому прикрыл ее плащом, предварительно, грешен, обшарив карманы. Нашел только паспорт и билет на скорый поезд из Кинешмы. Ни копейки денег, ни ключей, даже носового платка не было. Я полюбовался на спящую Лиду и пошел чистить картошку.
С должностью кухонного мужика я освоился еще на квартире у тети Маши. Некоторые будут фыркать и шипеть, что, мол, не мужчинское это дело, но почему бы не помочь, чем можешь, и не нашинковать капусты и не нарезать моркови? Когда я вернулся в свою комнату, Лида уже заболела.
Она дышала тяжело и с хрипами, хорошо, что Овчинниковы пришли из школы. Женя Лиду раздела, а Любовь Александровна ее осмотрела и, вооружившись стетоскопом, внимательно послушала. Медсестра внимательно посмотрела на меня и сказала:
— Легкие чистые. Бронхит.
Потап Валентинович сбегал в аптеку, и Любовь Александровна стала ее колоть и давать таблетки по часам. Я, поскольку пока толком не работал, выполнял роль сиделки и почти не спал целую неделю, пока Лиде не стало легче. Я поил ее бульонами, который сам варил, и теплой водой с лимоном из заварного чайника с носиком. Как она оказалась в доме Овчинниковых, я не спрашивал, а когда Лида стала немного ходить, она сама мне рассказала.
Она не собиралась уезжать из дома под зиму, но ей пришлось бежать. Обстоятельства оказались сильнее всяких расчетов. Ее мать, сестра Любови Александровны, была самогонщицей и сама пила горькую. Целыми днями Лида прислуживала в своем доме, помогая варить самогон. В школе она после седьмого класса она почти не училась. Школа была далеко, пять километров туда, пять обратно, а у перегонного куба было хотя бы тепло. Ну, а когда она стала напоминать женщину, ее взяли силой пять человек, став в очередь. Так продолжалось несколько лет, или три или пять, неважно, и Лида сбежала, взяв все деньги и оставив матери только три рубля. Как она добралась до Серпухова, Лида не рассказала, она очистила душу и снова уснула без метаний и всхлипов. И вот еще что, к концу своего рассказа она совсем перестала заикаться.
Я продолжал выполнять роль кухонного мужика и как-то вечером помогал Любови Александрове мыть посуду. Я мыл, а она сноровисто вытирала и ставила на полку. Когда все было сделано, она вдруг схватила меня за плечи и повернула к себе лицом.
— Ты когда женишься?
Я решил пошутить и ответил:
— На Вас?
— Не придуривайся! – зашипела полковница. – На Женьке!
— Я как-то не думал, – ответил я.
Действительно, все мысли о Жене, как о жене, ушли куда-то на задний план. Я так и сказал Любови Александровне, а в ответ услышал злобное:
— Тогда съезжай!
Ну, и черт с вами, хотел я сказать, но поостерегся. У них был ТТ, а у меня только доброе
Рассказ мужа Фанзили. 2-ая часть. Художества соседа ? 