схватил ее за холодную руку и устремился по лестнице вверх, а она – за мной, с криком: «Караул, грабят!». Возле квартиры она меня догнала и ухватила за майку, не давая распахнуть дверь, которая по всем канонам противопожарной безопасности открывалась наружу.
Мы вошли, и она сразу зашарила по стене в поисках выключателя. Нашла и включила свет.
— Вы тоже Овчинников? – спросила девушка.
— Нет, я Слава Сидоров, квартирант. Снимаю у Овчинниковых комнату.
— Дорого? – прищурилась девушка.
— Не очень. Не дороже денег.
— Вы плащ-то снимите, – сказал я девушке. – Здесь тепло.
— И поэтому Вы открыли окно?
— Это я Вас смотрел, – нашелся я, закрывая створку. – Отсюда хорошо видно. Вы стояли вон там!
— Где, где?
Она подошла и посмотрела.
— Вон там, где фонарь.
— А...
— А как Вас зовут?
Она отстранилась и ответила:
— Лида.
И скромно потупилась, покраснев.
— Вы больше не заикаетесь?
— Нет. Я немного заикаюсь, когда волнуюсь или пугаюсь.
— Значит, я Вас напугал?
— Да. Выскакивает здоровенный дядька, хватает вещи и куда-то бежит. Поневоле испугаешься!
— Ладно, извините. Давайте это дело запьем. Чайку там, что найдем в холодильнике, то и съедим. Идет?
— Идет. Я очень хочу есть.
— Тогда пошли на кухню?
— Пошли.
— Вы плащ-то снимите.
— Не могу! – с отчаянием в голосе ответила Лида. – Кроме плаща, на мне почти ничего нет!
— Только не плачьте, Лида! Только не плачьте!
Я не стал спрашивать, почему она почти голая, надо будет, расскажет, я ворвался в комнату Жени и распахнул платяной шкаф.
Мне с детства мать вдолбила, что брать чужое – нехорошо, но только она не сказала, для кого. Для себя?? Ладно, нехорошо. А для другого, которого, к примеру, как меня, ограбили нехорошие люди? Робингудовщина получается...
Я нашел то, как мне показалось, Женя точно не наденет в ближайшее время. Ее дети, да и то вряд ли. У нее на плечиках висела старая школьная форма с коричневым и белым фартуками. Я ее вытащил из шкафа и положил на Женину кровать. Внимательно осмотрел, чистая, кое-где заштопанная. Я ее взял, повесил на руку и вышел, плотно закрыв за собою дверь.
Я особо не надеялся, что Лида примет чужое платье, всякое бывает, но она взяла, хлюпнула носом и выставила меня в коридор.
Ну, не мог я не подсматривать за Лидой. Мужик я или кто? Я неплотно прикрыл дверь, оставив щель для наблюдений, и стал смотреть.
У нее действительно под плащом совсем ничего не было. Когда Лида перестала рассматривать и гладить Женино школьное платье, она сняла светлый плащ, и под ним оказались только свободные трусы и рваная кофтенка крупной домашней вязки. Никаких лифчиков и комбинаций.
Фартуки она примерять не стала, надела только коричневое платье, которое было ей немного мало и коротко. Обтянула его на бедрах и сказала:
— Заходите!
И когда я вошел, добавила:
— Вот. Ну, как?
— Дай-ка я молнию застегну.
У этого платья сзади была молния. Я ее медленно застегнул, стараясь не прихватить волос, и заодно понюхал, чем они пахнут, ее волосы. Они пахли медом!
После обнюхивания я сделал пару шагов назад и сказал:
— Руки поднимите!
Она старательно подняла тонкие руки и из-под подола показались ее штанишки.
— Опустите. Пошли на кухню.
Чай для русского человека – наше все, как Пушкин. В русско-японскую войну русские пленные требовали себе чая и кипятка, а японцы удивлялись, почему эти варвары заваривают чай кипятком и пьют до шести раз в день. В холодильнике,
Старший брат 