члена. И мой «голубок», больше напоминавший костыль путевой К 165, вылетел на воздух.
— Так, – сказала женщина с пучком. – Теперь, Алиска, соси!
Надо сказать, что Алиса делала минет вполне профессионально, и пальцами, и губами, и языком. Мне даже показалось, что она могла щекотала головку гландами. А она заглатывала член так глубоко, что мошонка ложилась ей на подбородок. И ее не тошнило! Если бы я сосал член, обязательно бы блеванул!
— Ты только скажи, милок, когда кончать будешь, – предупредительно сказала тетка. – А то подавится девка-то.
Я и сказал:
— Ох, сейчас!
Швея-мотористка оттащила сластену Алису за плечи, и я выстрелил первый раз. Потом я еще стрелял, и на линолеуме образовалась длинная лужица. Очень длинная!
Потом ко мне присосалась тетка с пучком, и сквозь редкие волосы я увидел ее розовую плешь. Она быстро «оживила» мой погнувшийся «костылек», и он снова заторчал, а с ним заторчал и я, потому что тетка стянула с себя панталоны, задрала подолы общим числом три, повернулась и насадилась на меня волосатой щелью. Алиса принялась толкать ее за плечи, и она стала раскачиваться, и я стал раскачиваться ей навстречу, словно крепостной таран. А когда мы кончили, она завыла так, словно Торквемада приказал насадить ее на раскаленный конус. И его приказание было немедленно исполнено.
К двум спальным мешкам они, посовещавшись, накинули всего-то пять тысяч.
— За удовольствия надо платить, – назидательно сказала Алиса. – За примерку – пять тысяч! Еще по-божески!
Я сразу, как только приехал в дом Овчинниковых, сразу прошел в свою комнату и лег поверх одеяла, бросив телогрейку и кепку на пол. Любовь Александровна прибежала вслед за мной и тут же спросила:
— Опять побили?
— Нет.
Я не мог ей сказать, что бандитов нет, и бить прохожих пока некому, но только добавил:
— Ребра немного болят. Видать, к дождю.
— Может, обезболить?
— Да так пройдет. Уже прошло.
Потом притопал Потап Валентинович Овчинников – полковник в отставке, присел на край кровати.
— Хандришь?
— Наоборот. Радуюсь. Скоро у нас будет полноценный астрономический кружок. Вот (я кивнул на толстую сумку со спальниками) теперь мерзнуть не будем. Там спальные мешки для наблюдений за метеорами. И зрительная труба у нас есть. Знаете, чего нам не хватает?
— Чего же?
— Физрука. Был у нас какой-то похотливый, как кот, мужичок, оприходовал девочек и сбежал.
— И?
— Хочу предложить Вам стать учителем физкультуры в четвертой школе. Вы же вроде в форме?
— Стараюсь. Я тогда вечером, когда тебя избили, на пробежку вышел. Смотрю, колотят кого-то. Подбежал, одному сунул, другому, третьему заехал ногой по копчику. Если бы не побежали, убил бы. Кстати, что-то я никого из этой шпаны не вижу. Ты случайно не в курсе?
— В курсе. Их больше нет.
— Лихо! – восхитился полковник в отставке. – Оперативно! Сам?
— Нет. Профессионалы. Так как? Хотите нам помочь?
— А почему бы и нет? Стать учителем в школе, да запросто! А еще могу быть военруком, начальную военную подготовку преподавать, опять же стрелковый кружок возглавить. Я с молодежью молодею сам.
— Мальчики! Ужинать! – закричала Любовь Александровна в коридоре. – Я уточку запекла!
Уточку разделил между едоками лично Потап Валентинович. Он вооружился ножом и разделил румяную тушку на четыре части: ножки себе и жене, крылышки мне и дочери. Чтобы леталось высоко. После четвертования утки на блюде остались лишь маленькие яблочки, которые мы тоже съели очень быстро.
— Может, по рюмахе? – предложил полковник.
— Нет, я пас, – ответил я. – Спать пойду. Всем спасибо! Кому за еду, а кому за компанию!
— Ну, тогда заседание клуба едоков считаю закрытым! –
Неожиданность 