сглатывала рыдания, в палате было жутко тихо, пока врачи и медсестры старательно пытались вызвать хоть какой-то звук у моего Окна. После трех самых страшных минут в моей жизни в палате раздался крик. Эти крошечные легкие наполнил воздух, и Окно завопило.
Это был самый прекрасный звук, который я когда-либо слышала.
Я бы с удовольствием смотрела на него часами, но его унесли на проверку, и снова я увидела его только через несколько часов, когда достаточно окрепла, чтобы меня отвезли к инкубаторам. Он лежал там, его маленькие ручки и ножки были такими розовыми, почти пурпурными, а глаза закрыты. Его дыхание было поверхностным, и он был на дыхательной трубке. Врачи сказали, что он родился с пороком сердца, и сообщили мне, что когда он окрепнет, ему потребуется операция. Я плакала в той комнате, молясь всем силам во Вселенной, умоляя их сделать мое Окно целым, обещая, что посвящу всю свою жизнь его защите, любви к нему и самой прекрасной жизни, на которую я только способна.
Я назвала его Теодором, что в переводе с греческого означает «Божий дар». Тео был самым большим подарком, который я когда-либо получала. Каждый раз, когда мне требовалось чудо, я смотрела на него и вспоминала, что уже его сотворила.
Через две недели его прооперировали, и первые шесть месяцев своей жизни Тео прожил в больнице, перенося операцию за операцией, его маленькому телу все еще удавалось выкарабкиваться после каждого страшного розового кода, когда его бы посчитали потерянным. Но он был моим сыном, сильным и выносливым, каждый раз возвращавшимся, становясь еще крепче, чем прежде.
Мое маленькое чудо вселенной выкарабкалось. Прошло несколько месяцев, но наконец, я смогла забрать его домой. Помню, как стояла перед больницей с переноской в руках, Тео крепко спал, а я думала, можно ли мне забрать этого ребенка домой. Он был слишком хрупким и совершенным, чтобы стать моим. Я терпеливо ждала, пока меня отвезут, наполовину боясь, что в любую секунду сотрудники больницы придут и заберут моего ребенка.
— Привет.
Я до сих пор помню нерешительность в этом глубоком голосе, то, как он посмотрел на меня, словно я ударила его в живот. Букер приехал, чтобы отвезти нас домой, а Канзас была дома с их собственным ребенком, Кейдом. Они оба навещали нас бесчисленное количество раз, помогали мне, дежуря в больнице вместе с Аспен. Благодаря этим троим я могла принимать душ и есть. Только так я смогла продержаться последние шесть месяцев.
— Привет, - сказала я, вероятно, выглядя такой же измученной, как и чувствовала себя.
Букер подошел и обнял меня, затем взял из моих рук переноску. Он пристегнул нашего сына на заднем сиденье своей машины, осторожно и сосредоточенно, тщательно. От его нежности у меня защемило сердце. Тео был также и его сыном, но всю свою жизнь знал Букера только как своего рода дядю, человека, который будет присутствовать в его жизни, но не того, кого он сможет назвать «папой».
Когда мы добрались до моей квартиры, Букер заглушил двигатель, и мы молча сидели в машине. Я думала о том, как он в последний раз был в моей квартире, трахал меня, любил и заставлял меня кончать, и что-то подсказывало мне, что он вспоминает о том же.
— Спасибо, что подвез, - сказала я, открыла дверь и вышла из его машины. Холодный осенний воздух ударил в меня как поезд, заставив вздрогнуть. Первой мыслью было снять куртку. Зачем? Потому что я собиралась накинуть ее на переноску моего сына, чтобы защитить его от холода.
Когда я обернулась, то увидела, что Букер уже вытряхивается из свитера.
?Трио в сауне? 