риском получить серьёзные порезы. Но я так и не решилась разбить стекло. Я надеялась, что вот-вот, в следующую секунду, он придёт и, открыв дверь, погладит меня по голове, укутает одеялом и положит на себя, прогревая собой моё тело до глубины души. Но минуты шли одна за другой, и этот момент отдалялся, с каждым мгновением приближая утро. Моё тело устало стоять, и, не смотря на холод, хотелось спать, ноги ослабевали и меня клонило вниз. Сначала я села на подогнутые ноги, чтобы, насколько можно, оградить себя от дополнительного холода бетонного пола. Потом я почувствовала, что должна заснуть, хотя бы на мгновение. Я прислонилась спиной к ледяной стенке, но сразу представила, как это холод проникает через ткани в нежные лёгкие, и отпрянула. Решила лечь набок на полу. Ненадолго отключившись, я поспешила встать, поприседала, растёрла окаченевшее тело, немного взбодрилась, но этой бодрости хватило ненадолго. Меня снова потянуло вниз. Я меняла бок, на котором лежу, после вставала, и снова отогревала себя. Начинало светать. В домах напротив горели окна - кто-то собирался на работу. Я могла позвать на помощь, соседи однозначно услышали бы меня, кто-то бы помог, но я не хотела создавать лишние проблемы. И уже было утро. Он точно придёт. Скоро.
И он пришёл. Уже хорошо после рассвета. Отрыл балкон, не раздеваясь. Был обеспокоен, но лаконичен в проявлении эмоций. Согрел. Накормил. И положил спать. Ночью того же дня меня забрала скорая с сильным жаром и в бреду.
В больнице я пролежала две недели. Конечно, благодаря антибиотикам и усиленной терапии, мне стало лучше уже на второй день. Но мучили меня утомительно долго. Растирания мест уколов уже не давали никакого эффекта, и обе половинки попы пошли пятнами в цвет дозревшего винограда, тёмных и зелёных сортов вперемешку. Регулярные анализы, бесконечный кашель, нудная тошнота побочным действием сильнодействующих лекарств, игла в руке (катетер), из-за которой сон был поверхностный и беспокойный. Кошмары по ночам от бродящих по коридорам странных, и больных не только телом, но и душой, престарелых пациентов. Долгое неопределённое выздоровление и замкнутое унылое пространство, которое можно было покинуть только ненадолго, чтобы прогуляться вокруг больницы. Плакала я только одну ночь. На утро после этого был сильный насморк, и я перестала дополнять свои тяготы заложенным от слёз носом. Да и, наверное, выплакалась. После этой ночной “истерики” (проведённой максимально тихо, чтобы не будить соседок по палате), я купила тетрадь и ручку, и начала писать этот рассказ, облегчая мысли возможностью выговориться. Писать приходилось левой рукой, потому что в правой стоял катетер, из-за которого руку приходилось преимущественно держать распрямлённой.
Но, всё-таки, не выплакалась. После того, как я вернулась из больницы домой, я плакала ещё три дня. Уже не сдерживаясь.
За время, пока я была в больнице, мы с ним поговорили один раз. Я его не винила, но какой-то укор в голосе или некоторых непродуманных словах, уловить было можно. Он звонил после, но я сбрасывала. Таким образом он мог знать, что я жива, но я была слишком уставшая, и находилась в слишком гнетущей неопределённости, чтобы разговаривать с ним. Все силы, все внутренние ресурсы надо было направить на выздоровление, и новые стрессы были совершенно ни к чему.
Когда я вернулась домой, и отплакала свои три дня, я вышла на связь, написала ему первая, своё дежурное “привет”.
Он сразу ответил, наверное ждал и, конечно, волновался:
“- Прости меня пожалуйста. Просто прости... то что я сделал, такой ебанутый поступок. И конечно же пойму, если ты сама не захочешь больше общаться с таким дауном как я.
Выбор 
webmaster@3iks.ru