спать. На Сенькиной раскладушке сидела Ленка Столярова, и сразу все стало ясно: ей выпал гитарист и балагур Клевинский.
Хорошо, что девушки были такими разными. Стройную и высокую, с сильным телом Светку Потапову даже в темноте ни за что не перепутать с невысокой Ленкой Столяровой, а на ощупь – тем более. Когда Клевинский погасил свет, Потапова неслышно подошла и обняла Вовку сзади:
— Ну, что? Поиграем?
— Сразу говорю, – пошутил Макаров. – В карты не умею. Могу в домино, в шашки, в шахматы, и... вообще.
— Ты, Володька, не думай обо мне плохо, – зашептала Светка. – Я не развратная какая-нибудь, я хотела, чтобы Сеньке выпала Ленка, потому что.... Ты видел, какой у него хобот? И я совсем не хочу быть разваренной макарониной!
Какой у Клевинского хобот, Макаров видел в раздевалке при бассейне и даже немного позавидовал. Оказывается, что некоторые женщины не любят больших членов и даже боятся. Вот и славно, вот и хорошо!
— Если тебе не очень надо, – продолжала шептать Светка. – Давай просто полежим. Да?
— Да. Давай полежим. Мне не очень надо. Я даже тебе колыбельную спою.
— Подожди, я сейчас.
Светка стянула с себя тренировочный костюм и, оставшись в короткой рубашонке до пупа и просторных трусах, прилегла рядом. В двух метрах сопели и стонали Клевинский и Столярова, а Макаров потихоньку напевал:
Лунные поляны,
Ночь, как день, светла...
Спи, моя Светлана,
Спи, как спал и я:
В уголок подушки
Носиком уткнись...
Звёзды, как веснушки,
Мирно светят вниз.
Лунный сад листами
Сонно шелестит.
Скоро день настанет,
Что-то он сулит.
Догорает свечка,
Догорит дотла...
Спи, моё сердечко,
Ночь, как сон, светла...
Макаров немного переделал стихи, не мог же он петь за женщину. Но Светка этого не заметила. Через минуту она, несмотря на шум с соседней кровати, тихо заснула...
Утро следующего дня выдалось ярким и солнечным. Утомленный ночью Клевинский и умиротворенный Макаров поспали лишних полчаса, пока Рублев с трубой не вышел во двор и не сыграл общую побудку. Старая школа стала оживать. Проснулся Клевинский, сел, прикрыв волосатые чресла уголком одеяла, и смачно, хрустя суставами, потянулся всем телом.
— Хорошо мы вчера покувыркались! А ты что же? Песни петь?
— Не всем же девок драть! – с достоинством ответил Вовка. – Женщина – она тоже человек!
— Ну-ну! – сказал Сенька Клевинский и пошел умываться.
Прошла еще неделя, и половинку Вовкиной группы перевели в Сеньково, деревню в километрах семи. С жильем там было совсем плохо, были только старые бараки с дырявой крышей, и желающих распределили по пустующим домам. Поскольку Макаров все еще считался «кухонным мужиком», он помогал совсем другой поварихе – тоже Светке, но Сидоровой, тоже рослой девице с нежным продолговатым лицом. Они заняли самую большую избу, поставили столы, стулья, и чей-то брошенный дом стал напоминать чайную, благо самовар там уже был.
Светка Сидорова все делала тихо: тихо вставала за перегородкой, тихо затапливала печь, тихо готовила неизменную яичницу с салом и сильными движениями красивых рук нарезала душистый черный хлеб.
Не так уж трудно готовить на пятнадцать человек, Светка будила Вовку чуть раньше и говорила:
— Иди поешь, пока орда не пришла.
И наваливала ему полсковороды.
Иногда после ужина заходили влюбленные Генка Муромцев и Ольга Зайцева. Они сидели, ожидая, когда Вовка и Светка приберутся, и говорили о своем: где они будут жить и сколько у них будет детей. Потом все шли гулять под звездами: впереди Генка и Ольга, сзади, шагах в пяти – Вовка и Светка. Жалко, что Светка разговаривала мало, и все по делу: подай, принеси, вымой. А Вовка любил поговорить. Он вдохновенно пересказывал Светке содержание учебника астрономии, она качала головой и говорила: «Ну, надо
Снегурочка. Часть 8. Весна. Продолжение 