страсти. Запретные — потому как жучить тещу почем зря не совсем красиво с точки зрения морали. Но на мораль я наплевал еще до того, как родился, поэтому мой мозг не терзается сомнениями. Мозг Анастасии, видимо, тоже.
Наконец наша небольшая и не слишком дружная семья собирается за столом. Бой курантов, звон бокалов, поздравления, подарки — Новый Год пришел. Бегемот беспрестанно жужжит и накачивается бухлом, капризная Лилька цедит шампусик из бокала, корча из себя интеллигентку, а мне не до того. Я сижу с дымящейся шишкой, нахально мацая под столом Настину ляжку. Теща незаметно для остальных задирает подол и раздвигает ноги, позволяя мне исследовать ее мохнатое сокровище. Сокровище уже влажное, оно успело промочить ткань трусов и, как мне кажется, начинает издавать характерные ароматы, но пока это обстоятельство заметно только мне.
— Ну что, программист, — подмигивает уже успевший упороться в лоскуты тесть, — накатим за год грядущий?
— Накатим, Иван Иваныч, — согласно киваю я, вытаскиваю руку из промежности бегемотовой жены и хватаю рюмку со стола.
***
— Ну как, уложил свою кочергу? — шепчет мне теща, когда я спускаюсь со второго этажа обратно в кухню — ходил убаюкивать наклюкавшуюся за ночь Лильку. На часах уже пять утра, любимый многими праздник закончился. Подошел к концу он и для тестя: Иваныч храпит, уткнувшись мордой в тарелку с салатом, и безостановочно пускает туда густые слюни.
— Уложил.
— Тогда помоги мне Ваньку до кровати дотащить.
Анастасия Петровна тянет Бегемота за подмышки, но у нее ничего не получается, поэтому я прихожу ей на подмогу, и мы уже вдвоем тянем безвольное тело в зал, которое неразборчиво напевает себе под нос какую-то бодрящую песню времен молодости. Певец, мать его за ногу! Паваротти хренов...
Взваливаем тело на белый диван, и оно тут же замолкает. Веселый мотив сменяет разудалый храп. Анастасия, наклонившись над мужем, производит какие-то манипуляции с одеялом, а я уже терпеть не в состоянии: хватаю ставший ненавистным подол шерстяного платья и задираю теще на спину.
— Да подожди! — шипит Настасья Петровна. — Пошли в соседнюю комнату!
— Нет! — протестую я, стягивая с женских бедер трусы. — Здесь хочу тебя отодрать! Прямо перед мужем и прямо в зад!
— Пошляк, — посмеивается теща и виляет голой задницей. — А презики-то взял?
— Без них обойдемся! — отвечаю и звонко шлепаю по белой ягодице.
— Ой, мамочки! — от неожиданности пищит Настасья, приглушенно хихикает и трясет мощным крупом.
— Хр-р-р-р! — громко вмешивается в наш диалог спящий сном младенца Иван Иваныч.
Мы перемещаемся на ту сторону дивана, которая не занята Бегемотом. Настя, стоя на полу, сгибается раком и упирается руками в мягкие подушки, а я, не в силах более ждать, уже влетаю в нее сзади, погружаясь внутрь легко и непринужденно, словно нож в кусок масла.
Схватив широкие бедра, дрыгаюсь как припадочный, добывая удовольствие и смакуя наслаждение. Громкие шлепки двух разгоряченных тел и оглушительный храп тестя сопровождают форменное безобразие, образуя его саундтрек. Теща тихонько ойкает и, просунув ладонь себе между ног, натирает красную кнопку. Я же полностью погружен в процесс греховно-сладостного соития, и постепенно разгоняюсь, даже не собираясь «охлаждать свое трахание», слыша, как позади меня возмущенно поскрипывает шифоньер по имени Борис. Ничего... Пусть завидует, гаденыш!
— Не могу больше стоять, — сбивчиво пыхтит Настасья минут через пять. — Ноги трясутся... Давай на коленки встану...
— Хр-р-р-р! — разрешает Иван Иваныч, просматривая десятый сон.
Позволяю любовнице опереться на полу на четыре точки, а сам снова располагаюсь сзади, поглядывая на смачную попу, разделенную природой на две одинаковые составляющие. Сейчас меня больше
После бани (или как я поимел спящую мать) 
webmaster@3iks.ru