колечко ануса, постепенно проникая внутрь. Спустя пару минут таких ласк я незаметно заснул.
После завтрака я отправился в бараки садовников – там в холле должна была пройти экзекуция вчерашних неумех. Дождя не было, но небо оставалось серым, а воздух сырым и холодным. Следом за мной семенила Конфетка. В холле своей участи дожидались две женщины и двое мужчин. Труба подвесил их за руки к длинной поперечной балке в крыше барака, так что квартет хреновых садовников едва доставал до пола пятками. Их замерзающие тела были обнажены и уже кое-где покрыты синяками – Муха явно скучал в ожидании меня. Я прошел в середину комнаты и сел на стул у стола. Конфетке показал место на лавке у боковой стены. Она села, сложив руки на коленках и с интересом разглядывала голых людей.
Я просмотрел лист наказаний – три ведра фруктов испорчены, два ящика изломаны и не подлежат починке, один случай сопротивления начальству. Я вспомнил – это рыжый усатый парень, который сейчас висел справа от остальных, огрызнулся вчера на затрещину от Трубы. В листе было написано, что парня зовут Заворот. Я его совсем не помнил.
— Этот – новенький? – спросил я у Трубы, показывая на рыжего.
— Две недели, — кивнул помощник.
Я не принимал решения о наборе в Долину мужчин. Должен был, и раньше этим занимался, но потом доверил эту обязанность Трубе. Тот был горд оказанным доверием.
— Ясно, — вздохнул я и откинулся на спинку стула. – Этим троим по восемь плетей, рыжему – 13.
Труба с готовностью взял кнут и направился к усачу.
— Нет, — остановил его я. – Ты накажешь троих, что слева. А Заглота...
— Заворота, господин, — подсказал Труба.
— Да, Заворота, — кивнул я. – Его обработает Муха.
Я встал со стула, вышел на середину комнаты и произнес дежурное:
— Вы провинились и будете наказаны. Я делаю это не ради причинения боли, а ради укрепления вашего духа и исправления дисциплины, — я кивнул в сторону крайней левой фигуры. – Начинай.
Труба покачал кнутом в воздухе, размахнулся и нанес первый удар. Женщина ойкнула и задрала голову. Кнут пришелся ей на середину спины и, завернувшись вокруг торса, задел живот. Труба нанес еще один удар, потом еще один. Наш стандартный кнут для наказаний был не очень хорош – из плотного каната, промасленный, довольно тяжелый. Он наносил болезненные удары, но совсем не портил кожу. Синяки и покраснения болели пару дней, но быстро проходили. Если сравнить это с кнутом, который использовали в Долине до моего назначения, можно сказать, настали счастливые времена для работников.
Труба заорал на женщину, чтобы та считала. Женщина скулила после взмахов кнута: «Четыре... Ах, пять... А-а-а... шесть...». Муха предлагал сделать новый кнут, ужасающий одним своим видом, вырывающий кожу с первого удара – он знал секрет их производства. Но я отказывал. Я знал, что на самом деле действует сильнее – не порка, а ожидание. Они висят тут, беспомощные продрогшие, с завязанными ртами, несколько часов ожидая моего прибытия, получая тумаки и плевки от моих помощников, размышляя о своей жалкой жизни и поступках, которые их привели сюда.
Труба уже порол следующего садовника. Тот тихо мычал во время ударов и четко произносил вслух числа: «Один... Два... Три...».
Им нужно давать время подумать. Наказание болью не дает такой возможности. Они висели бы тут в ужасе от приближающейся порки, извивались бы как кровавые червяки во время наказания, и неделю бы валялись в лихорадке в своих постелях. И возвращались бы к работе искалеченные, изломанные, паникующие при самой мысли о возможности ошибиться. Я
Синтия 
webmaster@3iks.ru