Женщины толстеют по-разному. У одних, и это большинство, жир оседает на животе, у других – на бедрах, у третьих – на заду. Таньке повезло, ее жирок отложился на грудях. И теперь, когда она читала, ее груди лежали на столе. А когда Танька вскочила, увидев меня, они тоже остались лежать на столе, и лишь спустя полсекунду оторвались от столешницы, влекомые бюстгальтером гигантских размеров, поднялись и заколыхались под тонкой тканью платья. И лицо, когда-то круглое с коротким носом, отекло и одновременно покрылось сетью мелких морщин. Но мне она обрадовалась! Но не сразу.
Сначала Татьяна Ивановна сказала: «Что Вам?», затем сняла очки для чтения, и лишь потом обрадовалась, сказав:
— Ой, Вовка! Я описалась!
Некоторое время назад она бы непременно сказала: «Я обоссалась!», но общение с высшим комсоставом, ее, видимо, облагородило. Я уселся ждать Татьяну Ивановну, но она все не шла...
Как-то мы вместе были в подшефном совхозе. Куча мужиков и не меньшая куча женщин. Я наломал спину так, что провалялся в совхозном лазарете три дня, куда меня принесли на двери, как воина на щите. Татьяна за мной старательно ухаживала, разве что грудью не кормила, как римлянка древнего ЗК. А потом после относительного выздоровления взяла к кухонные мужики. Парни таскали по холоду и сырости мешки с картошкой, а мы после отбоя эту картошку пекли в золе. Я пока полностью соответствовать мужинскому званию не мог, боялся застудить поясницу, Татьяна укладывала меня лицом вверх и выпускала член «подышать свежим воздухом». Искусство «наездницы» давалось ей с трудом, Татьяна слишком горячилась, член то проваливался до упора, то выскальзывал из ее нутра, а в конце она обязательно писалась, а, может, она так кончала. Потом, когда поясница поджила, мы поменялись. Таня лежала на мешках, задрав ноги и смотря на созвездие Лиры, а я ее драл почем зря. Но она больше не ссалась.
Танькиных трусов мне бы, наверное, хватило на скатерть. Когда она пришла, на ходу отжимая белую ткань, то повесила их на батарею, а черные нейлоновые колготки сунула в пакет и убрала в объемистую сумку.
— У меня теперь всегда так, – пожаловалась Татьяна Ивановна. – Все началось, когда на права сдавала. Улилась сама и машину затопила.
— Тебе, Танюша, надо упражнение Кегеля делать, мышцы укреплять, – с видом знатока сказал я. – Я тебя потом научу. А у тебя машина, что ли?
— Да, маленькая и зелененькая «Дэу Матиз», – скромно потупилась седая Татьяна Ивановна. – Стара я стала в метро толкаться.
— Клад нашла?
— Сынок пособил. Денежек прислал. За границей он теперь.
— Может, отметим встречу? – предложил я, потрясая рюкзачком.
— А что там?
— Винцо и чем закусить.
— Ух, искуситель! – улыбнулась Татьяна, и ее маленький носик совсем потерялся на отекшем лице. – Сейчас позвоню, все на совещании у ректора, а меня посадили телефон сторожить. Ты иди пока в коридоре постой.
Я пошел. Возможно, Таньке в самом деле нужно что-то сказать без свидетелей, а, может, просто надеть подсохшие трусы. Я и двух минут не простоял, глядя в окно на улицу, как Татьяна, словно молодая, выкатилась шариком в коридор.
— Валим, валим отсюда. Отпустили!
Она вывела нас черным ходом прямо во двор, где среди шикарных автомобилей притаился маленький пучеглазый «Матиз», издали похожий на лягушонка. Машинка на одного, подумал я, и как мы туда поместимся?
— А куда мы едем? – осторожно осведомился я. – К тебе или ко мне?
— Мы едем ко мне, – отрывисто сказала Татьяна, заводя мотор. – Ко мне на дачу.
Странная любовь 
webmaster@3iks.ru