которой можно было вылепить и жадного мещанина, и альтруиста-бессеребрянника. И Ирка решила стать таким скульптором, а для этого она решила влиться в его бригаду. Эта мысль показалась ей дельной, и она ее обдумывала и так, и этак, вертя в голове, словно ученый медведь бревно в цирке. Она уже поступала в университет и позорно провалилась на вступительных экзаменах, устраивалась на часовой завод, но там все было таким мелким, что у нее начали болеть глаза. И она уволилась, не вышло из нее часовщицы. А быть рядом с Володей и вертеть им, как заблагорассудится, эта идея ей нравилась. Она уже представила себе, что она не бывшая школьница, а цирковая укротительница. Она лежала в обольстительном купальнике с блестками на специальном ложе прямо на арене цирка и сама крутила бревно, а бревном был, связанный по рукам и ногам Володя, голый, с торчащим, словно древесный сук, членом. А она его крутила, подталкивая белыми сапожками, то ставя на попа, то укладывая набок, и он блаженно улыбался! Ее ноги были заняты, а руки – свободны. Одной она тискала грудки, а другой терла щелку, то, что было сил сжимая ноги, то разводя их до предела в стороны...
Мать честная! Она ходила в магазин без трусов! Это обнаружилось, когда Ирка уже натерлась до изнеможения. Лифчик надела, а трусы забыла! Вот корова мокрая! И чай остыл, и масло растаяло. Ирка долила чашку из чайника, но стало невкусно и несладко, и она выплеснула чай в раковину. Потом пошла в свою комнату, нашла трусы и все-таки надела их. Легла и стала думать о Володе. И задремала, а приснилось ей вот что...
Снова цирк, и бревно уже не Володя, а она. Он лежит на спине и крутит ее ногами, как бревно, его член торчит вверх, а она, совсем голая, послушно крутится, а его красный, как морковка, член все ближе, ближе! Барабанная дробь, ах, и он вошел в нее! Зрители аплодируют, стоя! Бурные аплодисменты, переходящие в овацию!
Ирка проснулась от дуновения воздуха, от шевеления волос на лбу и ресниц. Рядом с ее ложем на коленях стоял Володя Левада и тихонько дул ей в лицо, как мама в лицо Геку, когда ему снился тревожный сон. Левада пах улицей и краской. Краска была на его лбу и носу.
— Вы с чем-то перемазались, – сказала Ирка Егорова и закрыла глаза.
— Это краска, – пояснил Володя, вставая с колен. – Форсунка плюнула. Сначала забилась, а потом как плюнет! Смешно, правда?
— Смешно, – согласилась Ирка и потянулась.
— Я видел, как ты спишь. Ты спала, а веки у тебя тряслись и руки-ноги двигались, как у щенка.
— Мы разве на «ты»?
— Я договорился, и мы теперь на «ты». Как говорит наш мастер, на «вы» много не наработаешь.
— Два вопроса: о чем ты договорился, и кто этот мастер, который на «ты»?
Володя солнечно улыбнулся всем загорелым лицом:
— Мастер – это Лыков Николай Кузьмич, мужик вредный, но отходчивый. Особенно, если ему поставить.
— Что поставить? Куда поставить?
— Поллитру. На стол. Я с ним договорился насчет тебя. Завтра выходи, надень, что поплоше, а после обеда в трест поедем оформляться. Так что считай, что ты у нас в бригаде!
Левада неожиданно сел на постель у Ирки в ногах.
— Мы как-то отмывали тут одного, а он как чихнет!
— Да кто же?
— Памятник! Памятник Юрию Долгорукому! А потом и говорит страшным голосом: «Спирту мало! Разбавляете, черти!».
Они посмеялись, а потом Володя запросился в ванную. Краску сказал, надо отмыть! Надо, так надо, что тут спорить. Пока
Зоя Петровна 
webmaster@3iks.ru