Он уже достал Федора, этот, как говорил Папанов: Лэнтинант, старшой…
И Федор, устремив на этого старшого, свой взгляд, сказал:
— А как ты думаешь, если я войну прошел?!
У лэнтинанта выпала изо рта сигарета, и он ошарашенно смотрел на Федора, казалось, потеряв дар речи.
Федор редко смотрел в глаза людям, обычно, глянув, он отводил взгляд, иначе, люди напрягались, чувствовали себя неловко.
Сейчас же, он пристально смотрел на лейтеху, его взгляд выражал злость и презрение, и видно было, что менту не по себе от этого.
Наконец мент пришел в себя.
— Документы с собой есть?
— Нет, не взял!
— Тогда тебе придется проехать со мной!
Видно было, что этот молодой мент рисуется перед столькими симпатичными, сексуальными девушками, да и перед самой хозяйкой, которой тоже можно было бы…
Федор хотел ему ответить, но его опередила Татьяна:
— А ты чего тут у меня распоряжаешься?! Ты чего к нему привязался, а?! Ты кто такой? Тебя зачем сюда прислали? За деньгами? Так на их, и пошел отсюда! - Татьяна кинула ему газетный сверток.
— Пошел, пошел! А то я сейчас Иванычу позвоню, будешь уже завтра на вокзале бомжей гонять!
Сконфуженный мент, понурив голову удалился. Не удалось ему перед девчонками писануться!
Познакомившись со своим сменщиком, и сдав ему все, он отдал Татьяне список со всеми, как говорили раньше - трудо-часами.
Сказав им, что там еще работает Алла, до десяти тридцати.
Татьяна все посчитав, дала ему деньги, это было пятнадцать тысяч.
Оказывается то, что девки заработали на апартаментах, тоже входило в его расчет, так как это была его смена.
Пятнадцать тысяч, плюс еще и то, что в карманах, не хило!
Попрощавшись со всеми, он вышел на улицу.
Когда Федор вышел из конторы, ласковое летнее солнышко уже вовсю светило, раздавался веселый птичий гомон, шелестящая на ветру, зеленая листва ближайших деревьев, давала тенек, образовывая прохладный оазис, под который и встал Федя.
Небо было безоблачное, и все говорило о том, что сегодня будет жара, сейчас уже, наверное, было градусов 25. Он отмахнулся от тополиного пуха который, словно живой норовил залететь ему в нос. По краям дороги, словно снег лежал пух, иногда жужжали надоедливые комары. Где-то вдалеке звучала песня знаменитых тогда Иванушек:
« Тополиный пух, жара июль…»
Да, будет жара, и этот пух…, но все равно, как классно, после этой бешеной ночи, стоять сейчас под сенью деревьев, и ловить на своем лице лучи солнца, пробивающегося через листву деревьев.
Раскинув руки, и потянувшись, он выразил свое состояние одной короткой, но емкой фразой, понятной, пожалуй, только Русскому человеку, про которую этот анекдот:
Деревенская идиллия, едет повозка, запряженная лошадью, на ней сидит мужик, везет продавать свиней на базар, рядом бежит собака.
И тут, терпит аварию истребитель, который падает прямо рядом с повозкой. Летчик катапультировался и опускается на парашюте, видя внизу ужасную картину.
Ой, что же я натворил! Повозка в клочья, рядом валяются запчасти от живности. Отстегивая парашют, он достает пистолет, и подойдя к лошади, у которой не поймешь где хвост, а где грива, и которая бьется в агонии, со словами - бедненькая, как же тебе плохо! Но сейчас я облегчу твои мучения! Он стреляет в нее.
То же самое, он сделал с собакой и со свиньями. Тут его взгляд падает на крестьянина, который с оторванной ногой лежит и с ужасом смотрит на него.
Крестьянин хватает под мышку свою оторванную ногу, и, отползая от летчика громко говорит - Как же мне заебись! Как же мне заебись!
— Как же мне заебись! - Подумал Федя, вырвавшись из этого ада. Столько впечатлений, происшествий, эмоций, за одни только не полные сутки! За все время, что он
Тетрадь по завещанию. Глава четырнадцатая. 