спать после обеда, Вовка вернулся в свою квартиру. И тут по ментальной связи «позвонила» Джина:
— Отоварил бабушку? Молодец!
— Ты скоро?
— К ночи буду. Твоей шоблой руководить. А то они тебя заебут! Кстати, подскажу, как твоих торговок зовут. Запоминай или запиши, старый ебарь: чурочка – Бибигуль, тощая – Наташа, толстая – Маша. Все, пионерский привет!
Грубая женщина, эта Джина, одно слово – Темная!
Вовка вздохнул, и связь оборвалась. Он снова включил Хипов и Скорпионс. Тамара снизу была занята: она спала и во сне видела Вовкин член. Беспокойная натура инкуба требовала действий, и Макаров снова заскучал. Поехать, что ли, на Тверскую, записаться в Дневной дозор? Так замотают патрулями и поручениями... Ладно, как-нибудь, в другой раз...
Около девяти вечера в дверь поскреблись. Тихо-тихо, словно мышь за картонной стеной. Вовка уже знал, кто это, но он шутки ради подошел и поскребся тоже, и лишь потом распахнул дверь. На резиновом коврике стояла Бибигуль в белой шубке с капюшоном, которая так шла к ее смуглой коже. Она напоминала елку под снегом.
— А, девушка! – радостным голосом сказал Макаров. – Заходите!
— Бибигуль! – почти пропела гостья и подала руку, но Вовка отскочил, изобразив на лице ужас:
— По русскому обычаю через порог здороваться нельзя!
Он затащил Бибигуль в прихожую, запер дверь на щеколду и крепко обнял девушку. Ее лицо было очень близко, а темные черешни глаз смеялись.
— А у нас нельзя обнимать девушку на первом свидании!
— Так у нас свидание?
— Да...
Лицо Бибигуль вспыхнуло темным пламенем, когда Вовка предложил ей раздеться. Еще бы, ведь под шубкой ничего не было, только аккуратный треугольник иссиня-черных волос! И грудки, и животик, и кустики подмышек. На ногах – дутыши-сапожки и носки.
— Здесь тепло! – сказал Макаров. – Сапоги можно снять.
Она присела табурет в прихожей, чуть раздвинула ножки, и Вовка впился взглядом в ее щелку, чуть прикрытую волосками. Сверхзадачей инкуба сделать так, что бы женщина отдалась сама, без насилия, и он погладил ментально область клитора. Бибигуль снимала второй сапожок, когда он это сделал, да так и застыла, согнувшись.
— Я буду звать тебя Биби! – ласково прошептал Макаров, перенося «взгляд» из щелки на темные соски. Они напряглись, пошли морщинками, а овалы вокруг них покрылись светлыми бугорками. Вовка поднял ее на руки, да так и понес, прижав к себе, в одном сапоге-дутыше, на многострадальный старый кожаный диван, стараясь на ходу сдернуть тренировочные брюки.
Макаров уложил ее на диван и провел ладонью по пухлым губкам. Биби задрожала:
— Это выше моих сил! – прошептала она белыми губами. – Сделайте это скорее!
— Ты хорошо говоришь по-русски, – вместо ответа сказал Вовка. – Где так набазурилась?
— Моя мама – учительница русского языка и литературы, – задыхаясь от ласки, сказала Биби. – А папа – таджик. Он начал показывать меня женихам, когда мне еще четырнадцати не было.
— Ты показывала всё?
— И даже больше. Я буквально выворачивалась наизнанку...
Макаров приподнял девушку и провел ладонью от ануса к животу. На ладони осталась лужица теплой жидкости. Девушка была готова!
— Сейчас будет немного больно! – сказал инкуб и перешел к проникновению...
Возможно, он перешел разумные пределы, но его член поместился в Биби целиком. Но дна он так и не достиг. «Так не бывает!», – сказал сам себе Макаров и посмотрел на Биби сквозь Сумрак, смежив веки. Ничего особенного, светло-серая аура человека, сдобренная желтыми угасающими пятнами страха и серебристыми – удовольствия. Возможно, кто-то подготовил ее к взрослой жизни.
— Это мама, – сказала Биби, когда Вовка на мгновение остановился. – Она не хотела, чтобы
Цветы жизни 
webmaster@3iks.ru