вафельным стаканчиком. И как он собрался потом всё это отмывать? Или разотрёт смазку и будет ждать, пока впитается. Долго же ждать придётся. Бабуля ответила деду: — А вот как горохового супа натрескаешься, так и узнаешь, какой ты козёл. — Ха, ты бы не варила, я бы не ел. — Ты бы не просил, я бы не варила. — Так я люблю, да с копчёной свиной грудинкой. Я бы и сейчас пару чашек выхлебал. Бесконечно долго можно смотреть на текущую воду, на горящий огонь и слушать перепалку деда с бабкой. Ну, сколько можно? Пора заканчивать. У меня жопа уже весь крем всосала, впитала, придётся снова мазать, а они всё перепираются. Ну, прямо как дети. И видно, что все эти якобы ссоры от любви. От обычной человеческой любви. Дед любит бабулю как свою мать. И ещё как женщину. И она любит не просто сына — мужчину, который дарует ей счастье любить и быть любимой. Вот такое вот уравнение. — Дед, ещё пару минут спора, я встану и тогда первым будешь ты. Можешь смазывать себе задницу. Витька начал угрожающе приподниматься. Дед сразу же вспомнил, ради чего и ради кого мажет кремом головку своего осеменителя. Засуетился, завозился сзади, чё он там делает, не видно. Не вертеть же головой. Ещё не так поймут. Бабуля, вечная палочка-выручалочка правнука, подсуетилась, подушку под живот подталкивает. — Вить, ты на подушку ложись, так лучше будет, — она хохотнула. — Уж я-то точно знаю. Саму сколь раз в задницу пёрли. Что-то прошипев в дедов адрес по поводу тех, у кого мозги находятся в том месте, куда их вскоре внук будет долбить, и лучше бы совсем выдолбил, все остатки, а так же сравнив деда с рукожопом, бабуля растянула внуку ягодицы. — Витенька, ты попку-то ослабь. Поперву всегда немного больно, а потом, как раскушаешь, так понравится. Витька заржал: — Ба, точно ты в плане имела из нас с дедом пидарасов сделать. — Ты что? Ты что, милый! — бабка замахала руками. — И не думала. Это же вы сами. Всё сами. А я здесь совсем не причём. Да и говорили же мы уже... Дед перебил жену-маму: — Правильно, Вить. Как ты там говорила, старая? Мы не пидарасы, мы бисисись... Нет, мы эти, как их? Ну, скажи, так я скажу. Это он уже бабуле. — Бисексуалы, пень безмозглый. Всё, мальчик уже устал раком стоять. Давай уже, вставляй. Да аккуратней, вражина. А то смотри мне. Если он хоть раз ойкнет, ты у меня всю жизнь орать будешь. Бабуля с дедом, в четыре руки и один член лишили Витьку девственности. Он ожидал боли от дедова вторжения, но он почувствовал лишь лёгкий дискомфорт от непривычного чувства инородного предмета в своём заду. А потом, когда дед, переждав некоторое время, начал толчки, — вначале медленные, неглубокие, становящиеся с каждым разом всё глубже и скорей, Витька понял, что раздражение от дедовых фрикций каким-то образом переросло в удовольствие, в возбуждение. И вскоре он, с выкриками, быстро двигал задом, насаживаясь на дедов кукан. А когда дед начал наполнять своим семенем Витькину кишку, тот не смог сдержаться и заорал от возбуждения, задёргался под дедом и кончил. Да так бурно, как не кончал ни с бабулей, ни с матерью, ни с мелкими. Отдышавшись и немного отойдя от всепоглощающего оргазма, Витька перевернулся на спину. Рядом с испуганными лицами стояли бабуля с дедом. Витка не смог удержаться от смеха. Слишком уж смешными выглядели их лица, замершие в ожидании Витькиного вердикта. Если бабуля уже приготовилась отвешивать деду затрещины, то дед вжал в плечи голову, явно не
Красотки в собственном соку (глава 12) 