прижимая к себе, и чувствовала, как внутри родимого человечка пульсирует мой член, как сжимается её вагиночка, принимая в себя струйки наслаждения в самую глубину беременного животика. Её руки подкосились, голова упала на подушку, а я всё держала живой бриллиант своей плоти в руках и не отпускала, пока последняя капля не выдоилась её услужливой киской. Лежим рядом, обе на спине. Дочь держит мою руку в своей. Спим. — Таня, внученька моя, — крепкие руки отрывают меня от кровати как пушинку. Кто? Открываю глаза. — Баба Галя! — узнаю знойную женщину, мать моего отца, обнимаю и пытаюсь объять необъятное. — Жива, жива моя сладенькая. Как же я рада, что ты в порядке. Сколько я слёз пролила... — Ну что ты, не плач, теперь со мной всё в порядке. Я жива и здорова. Улыбнись. — Дай-ка на тебя посмотрю, — отрывает от себя. — Да ты что, тяжёла, что ли? — Мгм, — опускаю взгляд и хлопаю по животику. — И кто отец? Не сама ли? — Нет, хотя могла бы, — улыбаюсь, — Витюшка постарался. Не удержался, говорит. Лечил, лечил и вот налечил. — От, паразит, ну я ему коки-то выдавлю, как увижу. Научила на свою голову, а он вона чё вытворят. А Юлька, что, тоже пузата? А ну, покаж! — поворачивает её к себе. — Ну, дела! Где этот бык-производитель, ща я ему выдерну самый толстый волос из мошонки. Так вот кто сына научил всем премудростям секса. Как же я сразу не догадалась? — Успокойся, бабуль, никого калечить не надо. Это не он Юльке заделал. — пытаюсь унять разъярённого зверя. — А кто тогда? — удивлённый взгляд милого громовержца. — Я, — виновато смотрю на неё. — Ты? — вопрошающе уставились на меня удивлённые глаза. — Мам, не нужно меня выгораживать, я же сама на тебя залезла, пока ты в коме лежала, — вступила в разговор дочь. — Я ж тебя нянчила, сиськой кормила, ночи не спала, а ты вон что учудила, — расплакалась бабушка. — Раскорячила свою растопырку и рада радёхонька. — Себя вспомни. Сколько лет тебе было, когда ты от своего брата родила? — взбунтовалась дочь. — А ну цыц! — гаркнула я на обоих. — Во-первых, Юлька совершеннолетняя, вольна делать что вздумается, а во-вторых, это произошло случайно. Никто в этом не виноват. Бабуль, неужели ты думаешь, что я позволила бы своей дочери забеременеть, да ещё от меня? Тишина. Задумалась наша прародительница. Успокоилась, всплакнула. Пора прерывать театральную паузу. Только я собралась отрыть рот, как за дверью послышалась какая-то возня и голоса. — Сами виноваты. Я вам десять пачек презервативов дал, почему не пользовались? — приближался голос сына. Дверь распахнулась, он вбежал в костюме Адама, а за ним, две беременные футанари, с руками на животах, в чём мать родила, с членами, бьющимися по ляжкам. Он обежал вокруг кровати и снова выскочил из комнаты. Дочь вскочила и что-то крикнув, ринулась за ним. Почти двадцать лет прошло, а ничего не изменилось, голожопая детвора как бегала, так и бегает по дому, только топот громче, ну хоть визгу нет. А, нет, есть… дочь завизжала. Догнала всё-таки. Девушки, пробегая мимо нас, были немедленно схвачены за руки. Все попытки вырваться из бабушкиных рук были тщетны. — А ну, стоять! — рявкнул строгий голос. — Это он во всём виноват, — показывая на дверь, крикнула пухлячка. — За мной! — почти бегом, как паровоз, таща́ за собой вагончики из футок, помчалась бабушка. В моей новой просторной комнате шла битва. Возле кровати стоял сын, прижав гру́дки сестрёнки к своей груди, а та била маленькими кулачками по