Я жил под одной крышей с матерью и бабкой до 15 лет. В доме царил полный тоталитарный режим бабули. Настоящее чистилище в нескольких десятках квадратных метров, скажу я прямо. Мама, для коллег Тамара Федоровна, ходила перед домашним деспотом по струнке, вечно виноватая и неблагодарная по всем пунктам бесконечного, тайного списка седого агрессора. Я же сидел за компьютером в звуконепроницаемых наушниках, но чаще болтался в гараже с гаечными ключами, перебирая кости старого, как динозавр, мотоцикла деда. Оживить его могло лишь чудо и новые детали, но все же я поставил железного коня на колеса.
Потом бабушки не стало и в доме хозяином стал я. Почему я? Мне было куда уходить от жестокой тирании в свое время, а мама привыкла жить в трусливом подчинении и теперь везде вела себя, как ее приучили с пелёнок, будто жалкая груша для битья. И на работе и дома, да везде. От нее сквозило за километр неуверенностью и страхом сделать что-то не так. Думаю, из-за этого ей порядком доставалось по жизни и у меня не было папаши. Упущенные возможности и старая дева, кажется так называют подобный расклад в книжках разные умники.
Как-то раз к нам в гости приехала тетя Ира, младшая сестра матери, со своим маленьким сыном. Пучеглазый племяш весело возился с ними двумя в гостиной, когда я туда зашёл за забытым телефоном. И очень вовремя. Сорванец со смехом оседлал мою маму, она его катала на спине, будто пони с буферами. При этом тетя хлопала в ладоши глядя на ползающую на четвереньках сестру со своим ребенком на ее горбушке. Тетины тёмные, вьющиеся как у мамы, волосы подпрыгивали в такт худым плечам от рукоплесканий, а голубые глаза сияли. Я задержался на ее красивом лице и похоже слишком долго пялился в район темнеющей ложбинки в разрезе блузки. Тетя Ира лукаво посмотрела на меня и улыбнулась. Я отвел глаза от ее выпирающего третьего размера.
Взяв в руки привычный вес телефона, на том месте, где его оставил, я включил быстрым движением пальца камеру и начал снимать на телефон ролик. Для них такое барахтанье казалось чем-то милым, как говорят люди, их дело. Меня возбудил вид маминого широкого, перекатывающегося зада. До неприличия обтянутого халатом, чей подол поднялся гармошкой вверх от движений белых бедер и сейчас едва прикрывал край трусиков и складки ягодиц. Это была игра на грани фола. Объектив камеры телефона ловил все сочные моменты. Я опустил руку пониже, что бы снять, что скрывали края цветастого халата. Моя матушка, с глупой улыбкой коровы, елозила по полу круглыми коленками с орущим наездником сверху, и даже поворачиваясь, случайно засветила в отвисшем воротнике свои нежные дыни в старомодном белом лифчике. Я часто потом душил одноглазого головастика на эту сцену и именно после нее, я захотел узнать свою обычно зажатую мать поближе. Под подолом, низко расположенная к полу, камера сняла то, что я не мог увидеть с высоты своего роста. Мамины хлопчатые трусы. Ткань съехала и врезалась в половую щель, оголив одну щёку и какое-то темное пятно.
Над ним я фантазировал больше всего, что это: лобковые волосы, оголившаяся срамная губа, просто тень... За макияжем, забитая бабушкой, мать, особо не следила, ходила ненакрашенная и посвящала себя работе на государственном предприятии и хозяйским делам по дому. Впрочем, на вид ей было не больше тридцати пяти, продолговатое лицо с усталой улыбкой. Я часто думал, как она выглядит с косметикой. Фигура у нее казалась мне ещё ничего, женственная, с развитыми ляжками стройных ног и высокой, волнующей
Храм Лилит. Часть I 
webmaster@3iks.ru